Ирина Павлычева - Меж троном и плахой. Исторический роман

– Прошу вас быть в готовности в любой час снова вернуться сюда, или оставаться во дворце.

Заметив, что некоторые направились к дверям, Меншиков зычно обратился к Екатерине:

– Матушка императрица, сколь мне известно, ты намеривалась в ознаменование столь грандиозного события наградить и одарить присутствовавших.

Екатерина, которая даже и не подозревала, что светлейший предусмотрел и подготовил церемонию пожалования, немедленно оценив его распорядительность, подхватила подсказку и нашлась:

– Разумеется, светлейший, теперь приспело время об этом объявить, ты опередил меня, я не виню тебя. Более того, повелеваю тебе сделать за меня сие. Надеюсь, присутствующие здесь близкие нам с императором люди понимают мое тяжелое состояние… невмоготу доле оставаться в отдалении от моего страждущего супруга, нашего великого императора, позвольте покинуть вас.

– Благодарю тебя, государыня-императрица, что ты даришь меня счастьем выполнить одно из твоих первых поручений, которое ты даешь в новом качестве правящей монархини, сверх того зело приятное, кое я не замедлю с превеликой радостью выполнить, но дозволь просить тебя ещё об одной милости. Окажи высокую честь мне, графу Толстому, графу Бассевичу, кабинет-секретарю Макарову, графу Бутурлину составить твою свиту и проводить тебя до покоев государя-императора! – обратился к царице Меншиков.

– Извольте, – согласилась императрица, – остальных прошу задержаться и принять мои пожалования по возвращении светлейшего князя.

Все почтительно склонились, и императрица со свитой вышла.

Лишь только двери закрылись и удалившиеся остались одни, Меншиков остановил Екатерину словами:

– Матушка-государыня, я понимаю ваше нетерпение вернуться к своему супругу и разделяю его. Я сам бы жаждал стоять сейчас у его ног, но государственные дела не терпят. Давайте попросим господина Макарова побыть там и в случае малейших перемен в состоянии императора немедля сообщить.

Макаров, поклонившись, быстро прошел в комнату Петра.

– А нам надо обсудить стезю, по которой мы должны направлять грядущие события, – не прерываясь продолжал светлейший.

– Ах, как он! – воскликнула царица.

– Надежда, разумеется, есть, но имея противников, как наши, мы должны быть в полной готовности к любому ходу дела. Матушка-императрица, теперь ты для многих подданных, во всяком случае, для тех, кто правит государством на престоле. Я бы предлагал во избежании осложнений сейчас же арестовать смутьянов, тех, кто мыслит вопреки воле государя императора, и со злым умыслом погубить великие дела Петра хотел бы возвести на трон дитя, – гнул свою линию Александр Данилович.

Екатерина не знала, что ответить и величественно промолчала, как бы размышляя.

– Но такая мера может произвести смятение, – позволил себе высказаться Бассевич.

– Можно взять только зачинщиков, тогда остальные, трепеща, молча, смирятся с уже принятым решением. – Меншиков не то, чтобы спорил, а перебирал варианты.

– Светлейший князь! А если вдруг, не дай Бог, противоположной партии удастся восторжествовать, – подключился к обсуждению граф Толстой.

– То участь ее императорского величества и ее приверженцев, будет тем плачевнее, – закончил его мысль гольштинец.

– Что ж, может, вы и правы. К чему излишняя жестокость. Куда приятнее пережать их разумом, а не силой… Однако, государыня, что ты молчишь? – спросил светлейший.

Екатерина определилась:

– Тебе ведомо, князь, я никогда не любила мер крутых. Да и престол ищу не для того, чтобы людей тиранить, а только, чтоб не почило дело мужа моего с ним вместе…

– Понимаю и слушаюсь, матушка, по-твоему все будет отныне и впредь. Теперь, как высказала ты желание свое, пожалуй, иди к своему супругу, а мы будем поступать по твоей воле, – проговорил Меншиков, склоняясь в почтительном поклоне.

– Верю вам и полагаюсь, – промолвила Екатерина и удалилась.

Она, не кривя душой, стремилась к мужу. С ним уходила в вечность большая самая невероятная часть её жизни, прекрасная и тяжёлая, радостная и мучительная, реальная и неправдоподобная одновременно. “ Воистину пути Господни неисповедимы» – эта фраза постоянно возникала у неё в голове, когда часами глядя на лицо забывшегося супруга, она перебирала в голове свою жизнь, их жизнь. Разве могла бы она в самых своих дерзких и отчаянных мечтаниях измыслить что-нибудь хотя бы отдаленно приближающееся к тому, что с ней произошло. Теперь она только что стала самодержавной императрицей всея Руси! Необъятной страны, мощнейшей державы, быстро, но крепко сколоченной Петром империи! А давно ли? Нет, лучше не вспоминать, что за жизнь предшествовала их знакомству! И жизнью-то не назовешь. О принцах и не грезила никогда. К восемнадцати годам помотало её так, что за благо сочла стать женой солдата, что облегчения не принесло. Муж отправился дальше воевать, только его и видели, а она попала в плен к русским…

Императрица вернулась к мужу. Ей сказали, что когда заслышались здравицы в её честь, он на какой-то момент вроде очнулся, забеспокоился, хотел что-то сказать, но снова впал в беспамятство. «Видать не по его воле поступили, стало быть, хорошо, что Анна замешкалась и не успела прибежать, и что бумагу подать ему не спешили. Что он написал бы? Однако, дело сделано, обратно не вернешь», – подумала императрица, а вслух сказала:

– Очевидно, его величество желал изъявить своё удовольствие услышанным им.

Дальше она плотно уселась у изголовья супруга, и продолжилась вязь ее воспоминаний. Заботиться было не о чем, она прекрасно знала, что светлейший в действии. На Меншикова она полагалась безоговорочно, так как понимала, что затеял он все далеко не ради неё, а ради себя, а за себя-то он умел постоять. Противника своего знает хорошо и давно умеет его подавлять. Будет сделано не только возможное, но и невозможное. Сей человек блистал многими замечательными дарованиями, но в таланте сражаться за себя ему не было равных.

Действительно, Меншиков работал, не покладая рук, причем, как-то задорно, с выдумкой, с вдохновением, едва ли ни с юмором. Да, временами он тяжко переводил дух, вспоминая в связи с чем бьется, но останавливаться нельзя было, – слишком опасно, – надо было гнать и гнать вперед, и это спасало от страданий.

Меншиков заговорил, даже не дождавшись, пока сомкнутся створки двери за удаляющейся императрицей:

– Итак, нам предстоит составить план действий в решительную минуту, которая последует за смертью Императора. Тут будет необходимо объединение усилий многих лиц. Перво-наперво, нужно, чтобы каждый из нас обязался дать надлежащие наставленья тем, кто ему наиболее предан, или находится в зависимости.