Ирина Павлычева - Меж троном и плахой. Исторический роман

– Матушка-государыня, я понимаю, что не в праве в столь скорбный час беспокоить вас, и нет мне прощения, но обстоятельства таковы, что я вынужден был молить вас об этой милости. Прошу вас, взгляните в окно. Вон там и там в углу, и здесь, совсем под окнами, гвардейцы-офицеры. Они пришли сюда, по собственному побуждению, потому что беспредельно преданы нашему Императору и вам и хотят вас поддержать в роковой момент. Они вас обожают… Мы посоветовались: первостепенные сановники и сенаторы на вашей стороне. За нами не только гвардия, но и армия. Казна у нас в руках. Мы, ваши приверженцы, занимаем все ключевые позиции. Сторонники Петра II сильны лишь знатностью. Риска нет. Но действовать необходимо. Должны же ваши подданные знать, что вы согласны принять на себя власть…

– Но я… – хотела было начать Екатерина.

Меншиков понял: царице требуются основные наметки того, что ей предстоит развить в своей речи, а также намеки, каковой должна быть манера поведения на ближайший момент, и, не тратя понапрасну время, перебив, как будто не совладав с собой, так как не в силах услышать отказ, еще более страстно, чем начал, продолжил:

– Матушка Екатерина Алексеевна, ваше величество, сам Петр венчал тебя на царство. Прошу соберись. Нужно произнести лишь несколько слов успокоения своим подданным, желающим после Петра на троне видеть только тебя. А если у кого из них и есть сомнения, вы, ваше величество, должны разрушить их. Позвольте, я взгляну, все ли в сборе и вернусь за вами.

Екатерина быстро направилась к дверям, из которых появилась:

– Нет, я от него не отойду больше ни на минуту!

Из покоев Петра, навстречу Екатерине, будто по команде Меншикова, вышел Макаров. Меншиков побежал вслед за ней и с отчаяньем в голосе продолжил свои наставления:

– Помилуйте, ваше величество, если власть перейдет в руки ребенка, стране грозит хаос, в котором первыми погибнем мы.

Приняв пасс, Макаров как бы невзначай мягко заступил Екатерине дорогу.

– Ваше величество, – вкрадчиво заговорил он, – Александр Данилович действует и советует вам разумно. Я понимаю вашу скорбь, но со своей стороны тоже молю вас соблаговолить и выполнить просьбу светлейшего князя.

– Не в силах, – был ответ.

Действительно силы и решимость требовались немалые. По сути сейчас её подданные предлагали ей при живом муже-императоре объявить себя правящей монархиней, то есть захватить власть. Опасностей в таком шаге таилось столько, что и не перечесть. Но уже двух основных было достаточно, чтобы ой как поколебаться. Во-первых, супруг, который хоть и был уже без сознания, мог и выжить, случалось прежде, что он чудом отходил от тяжелейших болезней. Как и чем она оправдается, тем более теперь, когда их отношения столь осложнились вскрывшейся ее любовной интрижкой с камергером Монсом. Ужаса, который она пережила тогда, ей больше не вынести. Да и надежды на прощение нет, и не может быть. Во-вторых, что если задуманное не удастся?! В обоих случаях – казнь, причем, казнь позорная… А решаться надо… Иначе будущее грядет не многим лучшее, чем при провале…

Обстоятельства не оставляли времени ни на размышления, ни на уговоры. Вошел граф Толстой:

– Позвольте доложить, ваше величество. Приглашенные его светлостью, прибыли. Они ждут.

Екатерина снова отрицательно повела головой.

Толстому потребовалось меньше секунды, чтобы считать ситуацию, и он продолжил:

– А вы, государыня-императрица, вместо того, чтобы пойти навстречу им и скипетру, хотите без пользы обнимать своего супруга, который вас уже не узнаёт. Там ваше присутствие не нужно, а здесь ничего не может быть сделано без вас для того, чтобы вы могли царствовать, а не плакать. И если душа вашего супруга еще остается в его теле, которое ему уже не служит, то только для того, чтобы отойти с уверенностью, что вы умеете быть достойной своего супруга и без его поддержки, и что вы с детьми вне опасности.

Казалось, что пауза тянулась бесконечно, но никто из царедворцев не прерывал ее. Все необходимое и достаточное было сказано, теперь надо было позволить Екатерине сконцентрироваться, собраться с мыслями. Немало будет зависеть от того, сколь удачно она подаст себя и ситуацию, сколь изящно и сильно сыграет. В этот её талант все присутствующие крепко верили, посему и сочли за благо не торопить её, хотя под ногами горела земля. Они наблюдали, как началось её внешнее преображение, спина плавно выпрямлялась, подбородок поднимался, выражение лица приобрело достоинство, уверенность и силу… Да, дело шло, как требовалось и ожидалось. Еще мгновение и она заговорила:

– Если так… Что ж… Я покажу это и ему, и вам, и всем. Идемте!

В соседнем зале Екатерину ждали все ключевые фигуры в государстве, а также избранные Меншиковым сенаторы, представители духовенства, офицерства, гвардии. Всех их Екатерина давно и хорошо знала, равно, как и они ее. Тем труднее была ее задача. Она должна была заставить их увидеть себя в новом свете, причем, сказать слова, которые каждый из них смог бы истолковать, как ему нравится. Растягивать речь было нельзя, чтоб не проскочили оплошности, да и время сильно поджимало. Окинув всех взглядом и быстро встретившись глазами с каждым, она заговорила в пространство:

– Вы просили меня выйти к вам. Я здесь. Я разделяю ваше беспокойство и осознаю, как много опасностей и несчастий может грозить государству, которым управляет ребенок. Меня, как вам всем известно, венчал на царство сам супруг мой, Петр Великий, поэтому, идя навстречу вашим просьбам, и получив право из рук самого Императора, я могу принять корону на себя. Но не для того, чтобы отнять ее у Великого князя, а для того, чтобы надежно сохранить ее для него, как священный залог, который и возвращу ему, когда небу будет угодно соединить меня с моим обожаемым мужем, ныне отходящим в вечность.

Речь удалась. Присутствующие практически самопроизвольно остановили её, когда услышали, что им требовалось, несколько приглушенными возгласами: «Да здравствует Императрица Екатерина! Виват! Благодарим, тебя матушка!»

Екатерина продолжала блистательно вести свою партию:

– Я также благодарна вам за преданность и верность.

Тут инициативу перехватил архиепископ Феофан Прокопович:

– Братья мои, поклянемся же в верности нашей государыне императрице и разойдемся.

«Господи, как хорошо иметь дело с опытными и проворными людьми, все катится как по маслу, даже вмешиваться не надо было, а вот теперь, – пора!» – подумал Меншиков и с готовностью и рвением двинулся к митрополиту, демонстрируя истовое желание первым положить руку на Библию, провоцируя таким образом и остальных участников переворота проявить свое дерзновение. В результате сгрудились около Феофана Прокоповича, а Меншиков немного отступил, давая дорогу другим, как бы в знак уважения и понимания их благородного порыва и оправданной горячности, и с трудом сдерживая в себе подобные же чувства. Он, безусловно, не собирался отлынивать от присяги. В этом для него не было ни смысла, ни выгоды. Просто, стоя почти у цели и великодушно пропуская одного за другим устремившихся к присяге, ему проще было отследить каждого в отдельности и ситуацию в целом. Наконец, когда на подходе оставались только совершенно надежные люди, он, как бы, не в силах более пережидать «прорвался» к присяге, и к ручке императрицы. Потом на фоне завершающейся церемонии, торжественно и многозначительно стал повторять вращавшимся в зале: