Владимир Сергеев - Кровь на мантии. Документальный роман

Отец Георгий перевел дыхание, окинул взглядом замершую толпу.

К нему были устремлены тысячи глаз. В одних светилась надежда, в других отражалось сомнение, кто-то не мог скрыть откровенного недоверия и все же стоял здесь, вместе со своими товарищами.

«А что, если царь не выйдет к нам, не захочет услышать, так же, как не захотели выслушать и понять его министры? – мелькнула коварная мысль. Он уже знал, что все подступы к Дворцовой площади заняты войсками и что им отдан приказ не пропустить рабочих к Зимнему дворцу. – Но не посмеют же они разгонять мирное шествие, стрелять в свой народ, вышедший на крестный ход? А если все же… Что тогда?!»

Однако он надеялся на то, что эти расставленные по всему городу солдаты, еще вчера такие же рабочие или крестьяне, которые, сняв шинели, снова вернутся к своим станкам, к своей земле и окажутся в таком же бесправном положении, поймут и с благодарностью оценят этот массовый мирный порыв своих обездоленных братьев и сестер и не применят против них силу.

И все же на душе было тревожно, как и у всех тех, кто сейчас стоял на этой площади и с надеждой смотрел на него. Его одолевали сомненья. Простит ли его Бог, если все обернется трагедией? И простит ли он сам себе, сможет ли жить дальше, если… Отец Георгий постарался отогнать от себя эти мысли, однако он слышал, как о том же перешептываются люди, от одного к другому передавая весть о стянутых в город войсках.

Несмотря на мороз, его бросило в жар. Дрожащей рукой вытер мгновенно вспотевший лоб. Он вгляделся в лица людей и в большинстве из них увидел решимость.

– Сегодня или никогда! – сквозь стиснутые зубы, из-под густых насупленных бровей сверкнув глазами, процедил его давний знакомец слесарь Федор Елисеев.

– И то верно. Мы ж мирные люди – нас грех обидеть… – с надеждой поддержал Федора стоящий за его спиной тощий мужичонка, поеживаясь на морозе. – Нет сил дальше терпеть!

– Да лучше смерть, чем такая скотская жисть! Ни сна, ни отдыха, по четырнадцать часов у станка!..

– Мы ж по-доброму просим…

– Братья и сестры! – волнуясь, продолжил отец Георгий. – Вы уже знаете о том, что в город стянуты войска, что Зимний оцеплен ими со всех сторон и продажные министры и готовые воевать со своим народом, как с врагом, генералы не хотят допустить нас к царю, позволить нам поведать о своих бедах и изложить свои требования. Поэтому все может случиться. Даже самое невероятное, самое страшное… – Он помедлил, переводя дух и подбирая нужные слова, и продолжил, – Солдаты могут применить оружие, даже стрелять. А значит, могут быть жертвы. Готовы ли вы рисковать своими жизнями ради свободы и справедливости?..

– Готовы! – ответила ему многоголосьем толпа.

– Мы не отступим!

– Веди нас, отец Георгий, не сомневайся!

– Чай, мы не трусы!..

– И все же, – продолжил священник, – я советую не рисковать, оставить по домам хотя бы женщин и детей, не брать их с собой. Все может случиться…

– Нет, мы не останемся, не отпустим одних наших мужиков! – в ответ на эти слова дружно зароптали женщины. – Умирать – так вместе, и нам без них, без наших кормильцев, не жисть!

– Да не посмеют солдаты стрелять в баб да малых деток! Ведь не ироды же они! Мы ж с миром, с иконами да с хоругвями идем, а не с дубьем да дрекольем…

– А ты говори, говори дальше, отец!

И отец Георгий продолжил, уже не заглядывая в бумагу, которую держал в руках.

– Братья, вы вправе требовать уважения к вам, к людям труда, ведь вы в поте лица умением своим и радением за матушку Россию создаете ее мощь и богатство. Перед Богом и царем все должны быть равны – и богатые, и бедные, и сильные мира сего, и убогие, и немощные. Я верю, царь не даст нас в обиду, он услышит, поймет и поддержит нас, своих верных ему подданных!

«В таинственно неясных очертаниях развевающейся над толпой рясы, в каждом звуке доносившегося хриплого голоса окружающему очарованному людскому морю казалось, что наступает конец, приближается избавление от чудовищных вековых мучений». Он увидел слезы на глазах многих стоящих у подножия трибуны женщин и стариков. Отец Георгий воздел к небу руку с крестом и осенил им обнаживших головы рабочих.

– С нами Бог и наша правда!

Отец Георгий спустился с трибуны и вместе с Иваном Васильевым и кузнецом Филипповым встал в первом ряду. Колонна колыхнулась и двинулась. Справа и слева от них шли люди с хоругвями, крестами, иконами и портретами императора. Они двигались плотной массой, взявшись за руки. По их просветленным лицам было видно, что всех пронизывает единая энергия, гордое осознание того, что сегодня они сбросили с себя гнет рабской покорности, удивленно и радостно ощутив себя единой силой, способной одолеть все преграды.

– Спаси, Господи, люди твоя… – затянул женский голос где-то в толпе. Ряды подхватили. Сначала неуверенно, неслаженно, затем все стройней, все мощней и вдохновенней пели люди. – …И благослови достояние Твое, победы православным христианам над сопротивныя даруя, и Твое сохраняя Крестом Твоим жительство…

День был морозный, но, несмотря на сильный холод, почти все участники демонстрации шли с непокрытыми головами, желая тем самым выразить уважение к царю.

По мере приближения к Нарвской заставе толпа все разрасталась, словно ручейки в большую реку, из переулков стекались люди, не только рабочие, но и торговый, служивый и прочий люд. Там и тут вспыхивали огоньки самокруток, поднимались над головами людей сизые табачные дымки. Обсуждали между собой сложившееся положение. Скептики говорили о том, что все напрасно и царь не пойдет ни на какие уступки, против них с горячностью выступали полные надежд оптимисты. Говорили о забастовке и отчаянно ругали заводское начальство, о том, что дома совсем не осталось денег и завтра нечем будет кормить детей. А кто-то просто молился шепотом, то и дело осеняя себя крестным знамением.

– Разве ж мы не хотим работать! Но ведь сил больше нет… У станка от зари и до зари, а в кассе получать нечего, штрафами замучили. И в кармане – вошь на аркане – как, спрашивается, жить?

– Управы на них нет!..

– Жене, детям в глаза смотреть стыдно!

– Ничего вы от Николашки не добьетесь! – зло сплюнул под ноги тощий, сутулый малый с бледным, испитым лицом и голубовато-белесыми глазами. – Зря время тратите. Свободу только оружием можно завоевать!..

– Ты что тут агитацию разводишь! Что воду мутишь! По роже видать – каторжник! – разом зацыкали на него справа и слева. – А ну-ка вали отседова подобру-поздорову, пока мы тебе шею не намылили!

И вытолкали смутьяна прочь.

В первых рядах колонны шла семья Кузнецовых – муж Илья, жена Мария и семилетняя дочка Полинка, закутанная в серый пуховой платок так, что из него торчали только большие озорные глазенки да курносый нос. И Илья, и Мария – оба работают на Путиловском. Он в горячем цеху, а она на подсобных работах. Они и не пошли бы, дома дел хватает, да разве можно такой шанс упустить – самого царя живьем повидать. Потому и дочку с собой взяли, хоть и совсем мала еще. Повидать царя-батюшку. Это ж радость-то какая!