Лев Каневский - Несравненная Жозефина

– План составлен безумцем, и только безумец способен его осуществить, – вторил ему генерал Шерер, бывший командующий Альпийской армией.

Но Карно все же одобрил план операций. Назначение генерала Бонапарта на должность командующего Итальянской армией было подписано 2 марта 1796 года, и в тот же день Жозефина лично передала своему жениху заветную бумагу. Их бракосочетание было назначено на девятое, ровно через неделю. Когда они составляли брачный контракт, ее адвокат Кальмеле, ростом с карлика, шепнул ей незаметно на ушко: «Опомнитесь, мадам Богарне, что вы делаете? Вы еще пожалеете об этом! Мыслимо ли – выходить замуж за человека, у которого всего добра-то – дырявый плащ да сабля».

Но решающий шаг был уже сделан, и путь к отступлению отрезан. И Роза и Наполеон – оба островитяне, их далекие острова Мартиника и Корсика в это время были оккупированы врагами Франции – англичанами, и получить оттуда их метрики было делом безнадежным. К тому же у них на это не было времени. Тогда оба они пошли на небольшой подлог, чтобы, по словам Жозефины, «выровнять их брачный возраст». Бонапарт принес ее адвокату Кальмеле свидетельство о крещении своего брата Жозефа, оказавшегося проездом в Париже, и в результате «постарел на два года». Она воспользовалась документом своей покойной сестры Катрин Дезире и «помолодела», таким образом, на «целых шесть лет».

Теперь можно было ехать в мэрию. Обоим молодоженам – по двадцать восемь! А то ведь скандальозность какая – «молодой» невесте тридцать два, а жениху нет и двадцати шести…

…Вечером 9 марта 1796 года пять человек поднялись по широкой мраморной лестнице на второй этаж дома номер три по улице Д’Антен, где находился «дворец бракосочетания» 2-го района Парижа. Они вошли в торжественный «золотой» зал, на резном потолке которого порхали влюбленные крылатые амурчики с луками и стрелами. Впереди шел первый свидетель, важный, надувшийся как индюк Баррас в бархатной шляпе с тремя тяжелыми лохматыми страусиными перьями. За ним почтительно, неторопливо вышагивали второй – Тальен и третий – адвокат Жозефины Жером Кальмеле. На деревянной ноге скакал комиссар Директории Колен Лакомб. Не хватает лишь четвертого свидетеля, адъютанта Наполеона Лемеруа, да и… еще самого жениха.

Прошло несколько минут. Бонапарта нет. Все тревожно поглядывали на мерно раскачивающийся маятник больших напольных часов. Все, кроме инвалида-комиссара, который, воспользовавшись неожиданной паузой, прикорнул у горящего камина.

Полчаса… Час… Нет Бонапарта…

Вязкая, бередящая душу тревога овладевала Жозефиной. Может, он вообще не придет? Раздумал? Нет, такое невозможно. Он не просто любит, он обожает ее, боготворит, жить не может без нее и одного дня, особенно после того, как впервые насладился ее телом. Пишет ей такие нежные письма, записки. Не сумасшествие ли вся эта их затея с женитьбой? Они с ним такие разные. Он – свирепый ревнивец, человек любящий, как и все военные, во всем порядок, прижимистый. Она – легкомысленное создание, готовое откликнуться на первый же порыв приближающегося любовного урагана, импульсивная, мотовка, без царя в голове. Любила ли она его на самом деле? Пока она не могла этого сказать, так как чувства к нему, если она их и испытывала, только вызревали в глубине ее растревоженной души, а кто мог поручиться, что там взойдут крепкие всходы. Она сопротивлялась, отказывалась подчиниться Баррасу. Но если директора и просили ее об этом, то лишь для проформы. Она знала, что руки у нее связаны, она стала заложницей политических интриг, и тут ничего не поделаешь.

Лично для нее Бонапарт был лишь «генералом с улицы Сен-Оноре», где 13 вандемьера по его приказу пушки стреляли по толпе. Как и многие другие, она восхищалась его смелостью и отвагой, ей нравилась живость и ясность его ума, горячность сердца, но вместе с тем он внушал ей опасения, даже страх, своей ревностью, своей мощной железной хваткой, своим беспрекословным навязыванием всем окружающим, в том числе и ей, Жозефине, своей воли.

Ее самолюбию, конечно, льстила мысль о том, что это она, мартиникская дикарка, сумела вдохнуть в этого «кота в сапогах» такую сильную, необузданную страсть.

Что, если после того, как их свяжут узы Гименея, он ее разлюбит?

Не станет ли он ее упрекать, корить, кем она была, не припомнит ли все ее любовные связи? Если его страсть к ней поостынет, если он к ней охладеет, то ей, Жозефине, такого человека, как Бонапарт, ничем больше не удержать возле себя, тем более что она до сих пор не могла решить для себя, любит ли она его или не очень.

Что же ей останется в таком случае в утешение? Да ничего, одни невыплаканные слезы…

Полтора часа… Бонапарта нет…

По бегающим глазам, по нервной походке Барраса было видно, что тот волнуется гораздо сильнее других. Неужели этот пылкий любовник, этот Везувий страсти, подвел?

Неужели струсил, пошел на попятный? Он уже довольно потирал руки, радуясь тому, как ловко ему удалось сбыть с рук надоевшую любовницу, и вот теперь, если Бонапарт не явится, она могла вернуться к нему. Куда же ей деваться? Неужели он, Баррас, просчитался?

Два часа… Бонапарта нет…

Все молчали, чувствуя холодок неловкой ситуации. Беседа не вязалась. Огарок свечи в оловянном подсвечнике на каминной полке нещадно коптил, тускло освещая радостных амурчиков, резвившихся на лепнине потолка.

На лестнице послышались тяжелые шаги, громыхание сабли о ступени. Дверь резко распахнулась. На пороге – возбужденный, запыхавшийся Бонапарт в парадном, расшитом золотом мундире, рядом с ним смущенный мальчишка Лемеруа. Наполеон был бледен, его серо-голубые глаза горели, словно раскаленные угли, правая его рука невольно дергалась – верный признак нервного возбуждения.

От двери он кинулся к своей смуглой богине, упал перед ней на колени, охватил ее за талию обеими руками, словно находился не в городской мэрии, а в ее будуаре, с ней наедине.

– Жозефина, дорогая, прости меня! Мне так и не удалось вовремя справиться со всеми делами. Всю ночь не спал, пришлось проверять боеготовность частей, отправляемых в Италию, черт бы их побрал! Бежал сюда всю дорогу, как помешанный, даже не взял фиакр, на нем еще медленнее! Прости меня, мой ангел!

Жозефина снисходительно кивнула.

Только значительно позже ей стала известна истинная причина столь долгой задержки жениха. Оказывается, этот ослепленный страстью генерал не терял при этом головы. Жозефина, пытаясь набить себе цену, пошла на обман и сообщила своему будущему второму мужу, что у нее на Мартинике – большое состояние, приносящее более 50 000 ливров дохода ежегодно. Вот Бонапарт и решил перед бракосочетанием на всякий случай все проверить. Битых два часа он проторчал у ее банкира и покровителя Эмера, но тот ни словом, ни намеком не выдал ложь Жозефины.