Лев Каневский - Несравненная Жозефина

– Я, конечно, устал, – согласился с ней Буонапарте, – но, глядя на вас, я забываю об усталости.

– Ну, думаю, мы еще увидимся.

– Хочется надеяться на это, – сказал он и, щелкнув каблуками, повернулся и, поклонившись, направился к двери.

Слуги перед ним широко открыли створки.

– Какой странный молодой человек, – томно протянула Роза, когда за генералом затворилась дверь. – Сразу начал говорить о своей великой славе. Думаю, он может пригодиться нам в будущем. Что скажешь, Тереза? Нужно приглашать его почаще.

– Приглашать? Что ты! Нужно сделать его своим, открывать перед ним широко двери всех наших салонов, следить за ним, не спуская глаз, чтобы он не переметнулся от нас на сторону. И тут ты можешь отлично сыграть роль соблазнительницы. Ты заметила, как он глядел на тебя? Говоришь, странный? Но я к его странностям уже привыкла…

17 октября, через двенадцать дней после подавления мятежа роялистов, правительство потребовало принять все меры, чтобы не допустить подобных действий в будущем, и для начала разоружить отряды боевиков двух кварталов – Лепелетье и Театрального, заставить их сдать оружие.

Вот что пишет сама Жозефина в своих «Мемуарах» об этой «кампании разоружения», которая стала поворотным моментом в ее судьбе: «В это время я находилась в Фонтенбло, вся в хлопотах, так как готовилась к переезду. Ко мне вдруг явился чиновник, отвечающий за реквизицию. Я сняла со стены саблю покойного Богарне – на кой ляд она мне? – и протянула ее ему. Откуда ни возьмись, как сокол, налетел на меня Эжен, выхватил из рук отцовскую саблю, с пылкостью четырнадцатилетнего подростка закричал:

– Как это так! Отдать саблю, которую носил отец? Саблю, овеянную славой его воинских подвигов? Ни за что! Скорее я умру!

– Какой шустрый, – улыбнулся комиссар. – Я с радостью оставлю саблю вам, но для этого вам нужно получить разрешение у главнокомандующего.

Тогда я посоветовала Эжену добиться аудиенции у Буонапарте. В тот день отважный корсиканец обедал у Барраса в компании шестидесятилетней “директрисы театра”, в прошлом потаскухи. Его адъютант А. Жюно доложил ему о приходе Эжена. Войдя к ним, мой сын, мой нежный мальчик, так расчувствовался, что разрыдался. Буонапарте был растроган. Он знал, что Эжен – сын близкой подруги Терезы и Барраса, а он теперь был так нужен честолюбивому генералу.

Он распорядился вернуть саблю мальчику и даже похвалил его за преданность делу, которое отстаивал его храбрый отец. Такие чувства, мол, умеют ценить у него на родине, на Корсике.

На следующий день я отправилась к нему, чтобы отблагодарить его за такой милый жест. Можно, конечно, было написать письмо, но лучше лично встретиться с ним, еще раз повнимательнее посмотреть на него. Тогда, при нашей первой встрече, он показался мне каким-то странным, даже не смешным, а скорее забавным. Он меня радушно принял. Присмотревшись к нему, я нашла его уже не столь “забавным”. В общем, мил, совсем недурен, говорит, правда, с легким корсиканским акцентом. Живой, темпераментный…

На следующий день он явился сам ко мне, чтобы поблагодарить за мой визит вежливости и выраженную ему благодарность. Боже, какие мы оба учтивые! Я пригласила его заезжать ко мне попросту, без стеснений, когда “захочется”.

Тогда мне показалось, что я ему нравлюсь, что в один прекрасный день он падет к моим ногам. Но как знать? Посмотрим…»

Несколько дней его не было видно на горизонте. Она встревожилась, куда это он пропал, что его удерживало от новой встречи с приглянувшейся ему красавицей вдовушкой? Может, он пронюхал, что она – любовница Барраса, и не желал делить ее с могущественным патроном? Или был по горло занят служебными делами? Он – главком внутренних войск, в стране так неспокойно, и он просто обязан постоянно быть начеку, не терять ни на минуту бдительности, сейчас не время валяться в ногах у женщин.

В Розе вновь проснулся азарт охотницы, амазонки из лесов Фонтенбло. Она нюхом ищейки чувствовала, что напала на след крупной добычи, и не хотела ее упускать.

28 октября она написала «маленькому» генералу записку:

«Вы почему-то не приходите в гости к любящей Вас подруге. Вы совсем ее забросили, и совершенно напрасно, ведь она к Вам нежно привязана.

Приходите, если сможете, завтра в полдень ко мне – пообедаем вместе. Мне очень хочется видеть Вас и поговорить об интересующих Вас вещах.

До свидания, друг мой, целую Вас.

Он пришел к ней в тот же вечер и, охваченный страстью к этой дразнящей креолке, сразу повел на нее бурное наступление. Он был настойчив, неудержим, властен. Глаза его горели, он все больше распалялся. Она поняла, что под его энергичным натиском ей не устоять, придется покориться этому безумцу. Опрокинув ее на кровать, он стал рвать на ней одежду, сильно сдавливал ей грудь, обжигая соски на обнаженных грудях своими жесткими, заветренными губами.

Задыхаясь от желания, торопясь приблизить развязку, он никак не мог отцепить саблю – она мешала ему добиться своего. (Говорят, Наполеон, овладевая женщинами, всегда забывал ее второпях снимать и совершал акт любви под ее ритмичное позвякивание.) Отцепив, наконец, ее и с грохотам бросив на кресло, он принялся неловко, лихорадочно стягивать с себя панталоны, которые полетели вслед за саблей. Так Роза наблюдала за полетом знаменитых суконных штанов, которые ему по блату достала ее подруга Тереза.

«Не знаю, что гнездилось в дивном теле этой креолки, что заставляло погружаться в него меня всего, испытывая божественное, райское наслаждение, – вспоминал Наполеон на острове Святой Елены. – У нее было такое восхитительное, засасывающее лоно, а такой красивой попки, крутой, пухленькой, мне не приходилось видеть ни у одной женщины. К тому же с тремя нежными бугорками, как Труа-Илё, три островка на ее Мартинике! А какая кожа – не кожа, а шелк, бархат!»

Прежде всего после одержанной над вдовой победы он лишил ее привычного имени Роза, выбрав из вереницы внесенных в церковную книгу одно – Жозефа, превратив ее в Жозефину. По его мнению, ее прежнее слишком затасканно, сколько раз его безжалостно трепали уста многих мужчин!

В этот «исторический» вечер она рассказала ему о том, что нагадала ей гадалка Элиама на Мартинике, а он впервые, правда, еще не совсем решительно, заявил о своих намерениях:

– Если станешь моей, будем карабкаться на гору вместе. Я сделаю тебя королевой. Я мечтаю о покорении Италии. Потом очередь Индии. А сколько в мире еще британских владений, из которых давно пора прогнать этих самодовольных, сытых англичан…

Она знала, что рано или поздно его завоюет, знала силу своего главного, разящего наповал оружия – кокетства и красоты и умела применять его в нужный момент. Ее забавляло, что ей удалось вдохнуть испепеляющую страсть в этого щупленького генерала, хотя она приберегала на потом кое-какие из своих познаний «ars amandi» [4] «Искусство любви» ( лат .). – ласки мужского тела своими тонкими пальчиками арфистки, полными, как две налившиеся ягоды, нежными губками креолки и знаменитые свои «зигзаги», ловкие, верткие движения малым тазом.