Валерий Есенков - Иоанн царь московский Грозный

Иоанн только бессильно разводит руками. Адашев же прибавляет, что с конца правления прозорливого деда Ивана Васильевича писцы понемногу занимаются межеванием, однако обмеривают и размежевывают владения с подозрительной неторопливостью, если прямо не спустя рукава, оттого, вероятней всего, что владельцы и тяглецы, склонные с злокозненной изворотливостью уклоняться от внесения даней и пошлин, межевщикам в лапу дают, да и самих межевщиков повсюду не достает.

С тем же постоянством, с той же надежностью, хотя с серьезными колебаниями, казна пополняет данями и пошлинами торговых людей, как внешними, так и внутренними, которые взимаются с них чуть не на каждом шагу, на дорожных заставах, на речных переправах, за въезд и выезд из двора для гостей, за погрузку и выгрузку, за хранение товаров на складах, при продаже лошади за тавро, при продаже соли за вес.

Первым товаром у германских, французских, Голландских, английских гостей ходит рухлядь, то есть меха, без малого на пятьсот тысяч рублей в год со всего Московского царства, первенствуют, само собой, соболя, менее спрос на белых медведей с Печоры, на бобра с Кольского полуострова, на чернобурок и горностаев. Воск берется по всему Московскому царству, до пятидесяти тысяч пудов. Сало идет из Смоленска, Ярославля, Углича, Нижнего Новгорода и Твери, от тридцати до сорока тысяч пудов. Далее следуют лосиные кожи из Вычегды, Перми, Мурома, Ростова Великого и Великого Новгорода, икра и белорыбица из Ярославля, Белоозера и Нижнего Новгорода, лен из Пскова, конопля из Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа, соль из Старой Руссы, деготь из Смоленска и Двинска, селитра из Устюга Великого, Ярославля и Углича, железо из Каргополя и Устюжны, татары берут седла, уздечки, одежду, сукно.

Это наши товары на запад и на восток. А что к нам? Много и к нам. С запада везут серебро в слитках, золото для шитья, сукно, медь, кружева, зеркала, иглы, ножи, кошельки, финна и фрукты. Арабы и персы потчуют шелком, парчой, коврами, жемчугом, камнями редкими в ожерельях, серьгах и кольцах. Сколько всего? Исправный учет не ведется.

Заморские гости собираются в месте удобном, где в Волгу впадает речка Молога, место называют Холопьим городком, ярмарка растягивается месяца на четыре, ладьи и струги набиваются так плотно в лиман, что по ним с одного берега можно перейти на другой. Товары красуются повсюду на просторном лугу, обставленном гостиными дворами, а при гостиных дворах абаки, общим числом до семидесяти. В одном этом месте, в Холопьем городке, в хорошие годы даней и пошлин снимается до ста восьмидесяти пудов серебра, в худшие значительно меньше, а нынче год от году скудней и скудней, татары не дают проходу гостям, разбойники грабят по Волге иной раз пуще татар, Литва и Ливония замыкают пути, от утеснений в торговле с той стороны Псков и Великий Новгород начинают хиреть, да и Шуйские в Пскове в твои малолетние года, батюшка-царь, много старались, торг стало не с кем вести, оттого и гости перевелись.

Наконец дани и пошлины с черных земель, которые числятся за государем и тоже питают казну, источник малонадежный и смутный, в твое малолетство обмелевший чуть не до дна. Черные земли умаляются, исчезают, отчасти бесследно, писцовые книги на сей счет крепко молчат, с некоторой достоверностью только и можно сказать, что по книгам числится одна пятая часть, сравнительно с тем, что досталось в наследство. Впрочем, кое-что Адашеву удалось разыскать. Так, наместники получают в кормление черные земли, норма известная, однако же многие, пользуясь безурядицей, происшедшей в твое малолетство, подверстывали к своей норме окрестные села и деревеньки, тянущие к ним, отчего большие убытки казне. Наместникам же не довольно и этого грабежа, самого по себе вовсе не малого. Превышая все нормы кормления, наместники и волостели бессовестно грабят землепашцев, звероловов и рыбарей, выдирая в свою пользу многие дани и пошлины, каких выдирать им никто не велел, на свои обозы кладут чрезмерную гужевую повинность, по иным делам вдвое и втрое дерут, иные дела не разбирают совсем, вызывая в народе не столько ропот, сколько тоску, от которой народ в немалом числе покидает черные земли, уходит от тягла в казну, и многие черные земли пустеют, села и деревеньки стоят без людей.

Скверно, да ещё и это не всё. Черные земли, грабежом наместников и волостелей обращенные в пустоши, потихонечку-полегонечку вплетаются в вотчины, а больше всего явным чудом переходят в монастыри, в твое малолетство значительно владения свои округлившие, так что нынче одним только монастырям принадлежит около третье части всей московской Русской земли, немудрено, что поместный оклад, идущий из черных земель, обедняется до двадцати, до десяти и до трех десятин и многим из служилых людей немощно сесть на коня.

Да и это ещё полбеды. Горшая беда в том, что тарханные грамоты, которыми владельцам жалуются дани и пошлины, и посошная служба, и деньги ямские, и тамга, и за свершение правосудия, даже полонянные деньги, идущие на выкуп русских пленных рабов, томящихся в зловонных клетях и ямах казанских и крымских татар, расплодились в твое малолетство как никогда. Нечего удивляться, что от грабежа наместников и волостелей посошные люди с черных земель перебегают под благую сень вотчинных и монастырских тарханов, поскольку ни князь, ни боярин, ни игумен и архимандрит не станут грабить своих тяглецов донага, а ещё на обзаведение щедрые ссуды дают, в расчете поудержать землепашцев, звероловов и рыбарей долговой кабалой, отчего крупнятся деревеньки и села, в первую очередь монастырские, уже многие считают и по десять и по двенадцать дворов, а села митрополита и в шестнадцать и в восемнадцать дворов, а село Бисерово Коломенского уезда до пятидесяти трех дворов разметнулось. Митрополичий двор и его примером обители уже прямо посягнули на воровство, в иных местах отнимают пашни и звериные да рыбные ловли у черных крестьян, крестьяне тягаются с честными иноками в суде, да правда в суде наместника и волостеля за тем, кто щедрее даянье дает, где землепашцу, зверолову и рыбарю тягаться с монастырской казной. В книги же честные иноки сказывают писать одни пустоши, новые земли, а о прежних владениях сведенья погружают в непроницаемый мрак неизвестности, тем самовольно освобождают себя от даней и пошлин в пользу казны.

Что же грамоты? У Алексея Адашева и на этот запрос приготовлен ответ. Жалованные грамоты испокон веку выдаются владетельными князьями своим лучшим служилым людям, верным соратникам, удачливым воеводам за преданность, за усердие службы. Когда же московские великие князья приняли под свою высокую руку уделы, грамоты жалуются и тем, кто всего лишь переходит на службу Москве, тогда как удельные князья принимаются раздавать жалованные грамоты направо и налево, тем вербуя сторонников, готовых поддержать их явное, а чаще тайное противодействие московскому великому князю, силой или покупкой приневолившего крест целовать.