Григорий Родственников - Воин Севера. Сборник остросюжетных рассказов

Ничто больше не препятствовало мне покинуть Эспаньолу. Через два месяца, когда моя рука зажила, я устроил прощальный ужин друзьям и отплыл в Европу. Я стоял на борту корабля и смотрел, как остров, на котором я прожил больше тринадцати лет, исчезает в туманной дымке. Остров, который я защищал для испанской короны, не жалея собственной жизни, остров, на котором я встретил свою любовь. Остров, на котором родился мой сын. Остров, на котором, возможно, я был счастлив, несмотря на то, что он стал могилой моего отца.

В дороге меня догнало известие, что к Эспаньоле приближается огромный английский флот с намерением покончить с господством испанцев в Западных Индиях. Я потребовал от капитана немедленного возвращения. Но моя жена, презрев свое благородное происхождение, на коленях молила меня отказаться от этого безумного поступка. Донья Азусена, рыдая кричала мне, что я не вправе приносить в жертву своей воинской гордыне ее жизнь и жизнь нашего малыша. С тяжелым сердцем я смирился. Наш корабль покидал Новый Свет, где вновь разгорался пожар войны. Я застал рассвет Эспаньолы и очень рад, что не увидел ее закат…

* * *

Прошло много лет. Я стал важным и степенным. На Эспаньоле я пролил столько своей и чужой крови, что это окончательно отвратило меня от желания вновь ее проливать. Даже на улицу я выходил без шпаги. Я утратил интерес к фехтованию, но мной овладела новая страсть: писательство. С почти юношеским задором я вновь переживал давние приключения и писал, писал. Я издал книгу о своих карибских похождениях и она стала очень популярной не только в Брюсселе, но и в Испании. Даже его величество, король настоятельно приглашал меня покинуть неспокойную Фландрию и поселится в Мадриде, обещая назначить мне солидную пенсию в награду за мои воинские заслуги. Но я твердо решил, что буду жить и умирать во Фландрии. Над моим письменным столом висит сломанный толедский клинок, мой верный друг и соратник, который никогда не предавал меня в годы лихих сражений. Иногда я разговариваю с ним, и мне кажется, что он отвечает мне.

Мне не о чем жалеть, моя жизнь была насыщенной и бурной, у меня прекрасная жена и пятеро детей. Красавица дочка и четверо мальчишек. А самый младший, Педро, вылитый я в молодости. Он единственный, кто питает неуёмную страсть к фехтованию. Как и я, он в четыре года взял в руки шпагу. Сейчас ему восемь и наблюдая за его успехами, я не удивлюсь, если его станут величать первым клинком Брюсселя.

Однажды, когда я по обыкновению, предавался воспоминаниям, ко мне подошла моя уважаемая супруга и строгим голосом сказала:

– Ах, дон Хуан, вы, несомненно, по прежнему в мыслях на дорогой вашему сердцу Эспаньоле. Гоняетесь за буканьерами и охотитесь на черных пантер. Но прошу вас, ненадолго спустится на нашу грешную землю и обратить внимание на вашего младшего сына. Мне кажется, что с Педро происходит неладное.

Сына я застал в слезах. На мой вопрошающий взгляд, он ответил ревом и, грозя кому-то кулачком закричал:

– Я убью эту старую французскую крысу!

– Дон Педро! Извольте утереть слезы, неподобающие вашему благородному происхождению и объяснить мне, что произошло!

А произошло следующее. Некто, Роже Мантильяк, основатель новой фехтовальной школы, прилюдно выдрал за уши моего отпрыска за использование в поединках недозволенных приемов. Мне стало смешно. История повторяется. Этот Мантильяк, по слухам, был непревзойденным мастером клинка, сочетающий в своих уроках все лучшие достижения европейских школ. Именно поэтому я и отдал ему Педро в ученики. Но драть за уши благородного дона, это, пожалуй, перебор. Придется навестить этого господина.

На следующее утро я отправился в фехтовальную школу.

Звон клинков, витающее в воздухе возбуждение, радостные детские крики, непередаваемый дух борьбы. И в центре этого буйства восторга высокий худой старик.

Он что-то выговаривал одному из учеников, стоя ко мне спиной.

– Месье де Мантильяк? – строгим голосом обратился я к нему и вдруг оцепенел. Потому что старик обернулся. На меня смотрели насмешливые голубые глаза. Глаза Анри де Бланше!

Я не смог сдержать вопль радости.

– Анри! Это вы?!

Худой старик поклонился.

– Здравствуйте, дон Хуан.

А в следующий миг мы бросились друг другу в объятия. Мы, давние соперники и враги, смеялись, как дети, беззлобно пихались и не могли успокоиться. Когда первый восторг прошел, я воскликнул:

– Анри, но почему Мантильяк?

– Эх, дон Хуан, мое имя слишком известно в карибском бассейне. А Фландрия пока еще испанская. Мне очень не хотелось быть вздернутым за мое флибустьерское прошлое.

– Если бы я знал, дорогой Анри, что мэтр Мантильяк это вы!

– А я напротив, хорошо знал, чьего сына оттрепал за уши. Я здесь уже два года. Сколько раз мне хотелось навестить вас, но я не знал, как вы отреагируете на мое появление, ведь, положа руку на сердце, я причинил испанской короне не малый вред.

– Как вам не стыдно, Бланше! Неужели вы так плохо думали обо мне?

– Люди меняются, дорогой дон Хуан. Но теперь я вижу, что вы все тот же благородный мальчишка, для которого чувство благодарности превыше кастильских амбиций.

Так, в возрасте пятидесяти семи лет я обрел своего самого верного друга. Никакие монаршие баталии не могли помешать нашей дружбе. Нас тянуло друг другу, как магнитом. Мы встречались каждый день и предавались воспоминаниям. Я читал Анри свои записи, он внимательно слушал и иногда вносил существенные поправки. Однажды он огорошил меня известием, что Рок Бразилец действительно сбежал тогда с испанского корабля.

– Как?! – воскликнул я. – Вы хотите сказать, что этот негодяй жив?!

– Нет. Уже нет. В 1681 году ваши соотечественники захватили его в заливе Кампече. Насколько мне известно, инквизиция изрядно поработала над ним, чтобы выбить у него признания о закопанных сокровищах. Рок любил зарывать клады на разных островах. Похоже, большинство из них достались испанской короне. Ваши земляки неимоверно жадны.

– Как буд-то французы щедры!

После этих словесных баталий мы всегда смеялись.

Любимая фраза шевалье была: «Дон Хуан, вы единственный испанец, которого я люблю, как брата!»

До сих пор я слышу его озорной молодой голос.

Дай Бог каждому человеку такого друга. Такого, каким был Анри де Бланше.

* * *

18 век. Ничего не изменилось. Все та же политическая нестабильность. Испанские Нидерланды превратились в арену соперничества французских Бурбонов и австрийских Габсбургов. Людовик XIV не оставляет попыток подмять под себя Фландрию. Французы захватили Турне, Дуэ, Лилль, Кассель. Под моими окнами грохочут их пушки. А я сижу за письменным столом и вспоминаю слова Анри: «Верьте мне, дон Хуан, никогда эта страна не будет принадлежать ни испанской, ни французской короне. Это голландская земля. И пусть же они владеют ею по праву!»