Геннадий Прашкевич - Секретный дьяк

– Неужто нас? – шепотом удивился Иван. И добавил изумленно: – Это ж не настоящая у духа голова! Это парик на сердитом духе!

И все посмотрели на господина Чепесюка, но господин Чепесеюк промолчал.

Существо, следовавшее за сердитым духом, прихрамывало, как и сам дух, но выглядело не столь неукротимо. Оно часто, чаще, чем дух, суетно поглядывало на море. И казаки смотрели на море. Но был пустынен его круг на всем протяжении. Ни бота, ни бусы, никакой камчадальской лодки… Ни русский, ни апонец, ни дикующий – никто не портил утренней ясности… От этого еще больше высветилось в сознании Ивана – да зачем же так делает сердитый дух? Почему зовут его Уни-Камуй, почему на вид он явно не русский, а несет на плече настоящее русское ружье? И зачем сердитому духу настоящая русская сабелька на поясе? И зачем при духе присутствует столь маленький, согбенный, странный человечек, что даже издали видно – это совсем не сильный человечек… Да и сам дух… Почему такой некрупный? Идет неукротимо, а на вид некрупный. От силы ростом по плечу Ивану, не больше.

Молча затаились за холодными камнями.

И сердитый дух Уни-Камуй, и согбенный его спутник шли нигде не останавливаясь, очень сердито оглядывали море и берега. Знали, что если подойдет к острову враг, то только с моря. Может, правда, видели вчера бусу, отправившуюся на ту сторону острова, – черного монаха на носу, рыжего Похабина на новом руле. Потому теперь и шли непреклонно, что в любой момент готовы были обречь врага на выстрел из пищали.

Монстр Тюнька жадно глянул на бугор полуземлянки. «Вот, – жадно шепнул? – cейчас гляну в полуземлянку. Не могут там обитать только одни самцы!»

«А чего глядеть?… – тоже шепотом возразил Иван. – Самцы на горе… Вон несут ружье с багинетом… За самцами надо следить…»

«Так я в полуземлянку?…»

«Повешу!… – шепнул Иван. – Слушай меня… Свистни негромко… Посмотрим, испугается ли дух?»

Приподнявшись над каменной стеной, Тюнька негромко свистнул.

Обычно как бывает? Вот ты свистнул, и тот, кого хочешь испугать, согласно пугается. Сначала как бы застывает, а потом бросается в укрытие, где потихоньку приходит в себя. А здесь все произошло не так.

В разительном повороте, и доли секунды для того поворота не потребовалось, сердитый дух Уни-Камуй, только что неукротимо прихрамывавший по тропе, в каком-то неистовом повороте, совершенно не представимом при его мохнатом развевающемся платье, повернулся и страшно выпалил из пищали, разбив пулю о камень в каком-то вершке от лица безумно побледневшего монстра Тюньки. Такой белый на ледничке монстр дьяк-фантаст Тюнька, конечно, был бы мало заметен, но на фоне черной стены он теперь светился как фонарь. Не теряя ни мгновения, бросив пищаль для перезарядки в руки согбенному мохнатому спутнику, сердитый дух сразу бросился вверх на приступ с обнаженной сабелькою в руке.

Вот какой дух! – с одобрением подумал Иван. – Совсем сердитый.

Но откуда пищаль у духа? Зачем в парике дух?

Повинуясь знаку Ивана, казаки выпалили сразу из двух пищалей, чтобы сердитый дух мог одуматься. Приказ был не вредить сердитому первым залпом, но – присмотреться, что это за существо?

При грохоте выстрелов сердитый дух Уни-Камуй заученно бросился на землю. Так же заученно бросился на землю его согбенный спутник, не переставая возиться с пищалью. Наверное, скусывал патрон. И все это время маленький, но сердитый дух, сильно ругался.

– Чего это он?

– Молчи, Тюнька. Видишь, дух не в себе.

– Так зачем по-русски ругается? – потрясенно шепнул Тюнька.

– А я знаю?

Тюнька изумленно потряс головой.

На шум выстрелов выглянули из землянки теперь уже целых три ужасные рожи с распущенными волосами, наверное, самки, и завыли громко, уныло, впрочем, так же быстро спрятавшись, как только обнаружили во дворе Тюньку.

Переменные жены, решил Иван.

– Ишь, как ругается! – покачал головой Тюнька. – Сейчас распалит себя, схватит сабельку и кинется!

Но ни по одному пункту Тюнька не угадал.

– Апонцы!… – крикнул по-русски дух из-за камня. – Сколько вас?… Зачем пришли?… Почему стреляете?… – И то же самое согбенный человечек прокричал на странном незнакомом языке, может, на апонском.

Иван глянул на господина Чепесюка и спросил тоже по-русски:

– Зачем стреляешь, товарищ?

– Какой я тебе, апонскому псу, товарищ? – сердито ответил дух. – Ни один апонец не должен всходить на сию гору. Пока я здесь, ни один апонец не взойдет на сию гору. Сия гора принадлежит моему государю, все то – его исконные земли. Коль попробуете подняться, всех убью.

– Не убьешь, Уни-Камуй, – стараясь не сердить духа, мирно ответил Иван. – Хоть ты и сердитый, да тебя мало. И спутник у тебя согбен, коромыслом ходит. А нас много, мы крепкие. Шалить начнешь, снимем с тебя шкуру и повесим на сушилку для рыб, чтобы другие духи добру учились.

Дух нехорошо, не по-товарищески выругался:

– Почему по-русски разговариваете? Совесть ваша где?

– У казака совесть не своя – государева! – на этот раз крикнул Тюнька, и, поняв, что стрелять больше не будут, совсем осмелел: – Сам зачем говоришь по-русски, дух Уни-Камуй? Тебе такое не полагается. – И добавил презрительно: – Побьем тебя!

– Апонцев против меня всегда было больше, – обидно засмеялся лежащий за камнем сердитый дух. – Только я их всегда побивал, потому как у меня понимание боя. – И кудряво, по-русски, совсем уже нехорошо, совсем уже не по-товарищески выругался.

– Ты кто? – крикнул Иван.

– Я верный раб государя. Куда он взглядом укажет, туда иду. Прикажет запытать меня, и это буду терпеть. Прикажет врагов побить, и это сделаю. Как верный раб государев, не потерплю на государевой земле никаких апонцев!

– Да какой государь-то?

– Один у меня государь – Петр Алексеич. Ему служу!

– А ты имя свое скажи, если ты не сердитый дух!

– Его императорского Батуринского полка маиор Яков Афанасьев Саплин!

– Маиор!… – ахнул Иван.

Сколько раз мечтал, что вернет соломенной вдове неукротимого маиора, что сильно обрадуется добрая соломенная вдова, и вот – случилось! Даже испугался, что не может так быть. Слишком велика земля, чтобы так просто наткнуться на некоем уединенном острове на маиора.

А ведь наткнулся.

– Маиор! – крикнул. – Сколько вас на острове?

– Русских – один я, – настороженно ответил неукротимый маиор Саплин, искусно прячась за камнем. – А со мной полоняник-апонец да некоторые переменные жены.

– В чем нужду терпите?

– Мы ни в чем не терпим.

– Яков Афанасьич, да зачем стоишь на острову в одиночестве?

– Гору серебра охраняю. Хожу вокруг, растаскивать не даю гору апонцам. Гора наша русская, исконная, а те апонцы высаживаются и нагло отщипывают без спросу, наносят урон государству и государю. Волею государя Петра Алексеича воспретил всем путь через гору, жду русской помощи. – И сам крикнул неукротимым, но вдруг предательски дрогнувшим голосом: – Вы кто? Может, не апонцы?