Уилбур Смит - Троя. Падение царей

Скорпиос встал, держась за бок. Оттянул окровавленную тунику, чтобы взглянуть на рану. Меч прошел через мышцы, и Скорпиос увидел точную форму клинка на своей бледной коже. Рана кровоточила, но не сильно. Скорпиос не мог припомнить, когда его ранили в бок. Потом он проверил ногу. Рана была скверной и сильно кровоточила. Но большая часть покрывавшей его крови, похоже, текла из головы. Над правым ухом Скорпиос нащупал запекшийся струп и попытался вспомнить, что его друг Олганос когда-то рассказывал ему о перевязывании ран. Некоторые следовало перевязывать крепко, некоторые оставлять без повязок, чтобы они очищались. Но он не смог вспомнить, к каким именно ранам относится какой способ.

В горле его пересохло, и он начал искать флягу с водой. И только тут Скорпиос осознал, что со всех троянцев, в том числе с него самого, сорваны доспехи. «Они решили, что я мертв», — сказал он себе.

Он нахмурился и, оглядевшись по сторонам, начал считать тела товарищей. Тут были не все. «Некоторые ушли», — подумал Скорпиос, и на сердце его полегчало.

Бродя, спотыкаясь среди трупов друзей и врагов, он наконец нашел свои пожитки, в том числе наполовину полную флягу с водой. Скорпиос запрокинул голову и жадно выпил. Вкус воды был божественным, как нектар, и он почувствовал, как силы возвращаются к нему. Боль в голове слегка утихла.

Он нашел повязки и перетянул раненую ногу, сперва плеснув на рану немного воды. Потом снова посмотрел на свой бок и решил, что перевязать его будет невозможно. Он порылся в чужих мешках и набрал немного еды и полную флягу воды. Его лучшей находкой был несломанный меч, скрытый под телом микенского воина. Скорпиос вложил клинок в ножны, все еще висящие у него на поясе, и немедленно почувствовал себя сильнее. Потом он подобрал бронзовый нож. Нож был тупым, но Скорпиос все равно его взял. После чего, бросив последний взгляд на мертвых товарищей, отправился на север, припадая на раненую ногу.

Некоторое время он шел пешком, и силы его начали убывать, как вдруг он увидел отбившуюся лошадь, щиплющую под деревом сухую траву. За ней волочились поводья, на спине ее все еще был чепрак из львиной шкуры. Скорпиос свистнул лошади, и хорошо натренированная верховая рысцой подбежала к нему. Судя по украшению на поводьях, это была микенская лошадь.

Он с усилием взобрался на нее и снова двинулся в направлении Трои. Скоро он повстречается с врагом, и когда это произойдет, он убьет столько вражеских воинов, сколько сможет, прежде чем погибнет сам.

Он не чувствовал страха.

— Великий Зевс, я голоден! — пожаловался Банокл. — Мой живот, должно быть, думает, что мне перерезали глотку.

— Ты говоришь это каждый день с тех пор, как мы сюда попали, — заметил Каллиадес.

— Что ж, и это правда каждый день с тех пор, как мы сюда попали.

Они стояли на южной стене Трои и смотрели вниз, на вражеские войска. Пепел погребального костра Гектора все еще разносил ветер. Огромный костер горел всю ночь, поглощая дерево, которое принесли троянцы со всех концов города. Каллиадес видел, как молодая женщина несла дорогую мебель, чтобы порубить ее на дрова, как старик нес полную охапку веточек засохших деревьев. Все хотели внести свою лепту, хоть маленькую, в погребальный обряд своего героя.

Душистые ветки кедра и ароматные травы поместили на самый верх костра, а на них положили тело Гектора, в богато изукрашенных золотом одеждах; его мертвые руки сжимали рукоять меча, во рту у него было золотое кольцо, чтобы заплатить перевозчику.

Когда вспыхнул огромный погребальный костер, Каллиадес увидел, что царю Приаму помогают выйти на балкон, чтобы тот мог посмотреть. Царь был слишком далеко, чтобы разглядеть его лицо, но Каллиадес почувствовал острую жалость к старику. Гектор был любимым сыном царя, и Каллиадес думал, что Приам любил его настолько, насколько вообще способен был кого-нибудь любить. Теперь все сыновья его были мертвы, кроме Полита.

Приам, стоя на балконе, держал рядом с собой Астианакса. Ребенок возбужденно закричал и захлопал в ладоши, когда потрескивающее пламя взметнулось высоко в ночное небо.

После погребальной церемонии на стены вернулось знакомое оцепенение. Поединок и смерть Гектора привели людей в ярость, а дождь их освежил. Два дня они ходили с гордым видом. Как и Гектор, они были воинами Трои, готовыми бороться за город до последней капли крови.

Но недостаток еды и длинные дни, когда ничего не происходило, возымели свое действие, и все снова поддались безделью и скуке.

Каллиадес наблюдал за далеким облачком пыли. Сухая земля впитала всю дождевую воду, и теперь снова была пыльной, как и перед грозой.

Рядом с Каллиадесом и Баноклом стоял Борос Родосец.

— Ты видишь, что там такое? — спросил Каллиадес желтоволосого парня. — Твои глаза моложе наших.

— Я не уверен, господин, — признался воин. — Там корова?

Банокл изумленно посмотрел на него.

— Какая еще корова, ублюдок? — спросил он.

— Вон там, — юный воин показал в сторону Могилы Ила, где бродил отбившийся вол, предназначенный для жертвоприношения, и щипал траву.

— Я имел в виду — вон там, за Скамандером, — сказал Каллиадес. — Там облако пыли. Похоже, всадники, и, может быть, они сражаются.

Воин прищурился и признался:

— Не знаю.

Банокл предположил:

— Может, это стадо свиней, которых гонят к Трое, чтобы зажарить. — Он нахмурился. — Они должны быть невидимыми, эти свиньи, чтобы их можно было прогнать мимо врага. Но, — возразил он сам себе, — мы не можем открыть ворота, поэтому как они сюда попадут? Значит, это, скорее всего, проклятые невидимые свиньи с проклятыми крыльями, готовые перелететь через стены прямо на вертела.

Каллиадес улыбнулся.

Борос, очевидно, ободренный этой болтовней, обратился к Баноклу:

— Командующий, у меня есть просьба.

— Какая? — буркнул Банокл без интереса.

— Когда мы выиграем эту войну, я бы хотел вернуться к своей семье на Родос.

— А зачем ты мне это говоришь? Мне плевать, что ты будешь делать, — Банокл хмуро посмотрел на него.

Борос нерешительно глядел на командующего, как глядел бы на незнакомого и, возможно, опасного пса. Потом сказал:

— Но у меня нет колец, господин. Я был со скамандерийцами больше года, но мне заплатили только один раз, на праздник Персефоны, когда я получил три серебряных кольца и шесть медных. Теперь они кончились, а кольца моего брата забрали с его трупа. Я не могу вернуться на Родос, если нам не заплатят.

Банокл покачал головой.

— Я не знаю, на кой ты беспокоишься о возвращении домой. Мы, наверное, все равно все погибнем. Или умрем с голоду, — добавил он мрачно.

Каллиадес с ухмылкой хлопнул друга по спине.

— А что я тебе говорил о причинах поступков мужчин, командир? — спросил он.