Уилбур Смит - Троя. Падение царей

«Микенцы, — подумал Полидорос, — или Ахилл и его мирмидонцы, его отборный отряд. Они не повернутся спиной к врагу».

Внезапно он на мгновение почувствовал родство с этими дисциплинированными воинами, хотя они и были его врагами. Полидорос вспомнил, как микенский герой Аргуриос защищал лестницу, могучий и храбрый, и умер вместе со своей возлюбленной Лаодикой, после того как ради нее спас Трою.

Полидорос заботливо хранил в памяти этот день как лучший день своей еще недолгой жизни.

— Господин, может быть, мы должны вернуться во дворец, — предложил он. — Скоро стемнеет, и бой закончится. Даже мои молодые глаза не могут разглядеть в угасающем свете того, что происходит так далеко.

Царь фыркнул.

— Тогда я должен найти себе помощника, у которого зрение получше, — ответил он, но разрешил проводить себя к лестнице.

Пока они осторожно спускались по ступенькам в темноте башни, Полидорос слышал, как царь повторяет, словно бы про себя:

— Мой Гектор вернулся, и крысы выбегут из своих нор.

Два дня армии Агамемнона почти не двигались. Их отогнали от заново укрепленного вала, который защищал обращенную к берегу часть теснины, и у западных войск, похоже, не хватало отваги для нового наступления.

Троянцы, которые несколько дней подряд посылали в битву всех воинов, способных стоять, воспользовались драгоценной передышкой, чтобы почтить своих мертвых, позаботиться о раненых и выспаться.

Гектор был неутомим, он разрабатывал с военачальниками планы защиты, посещал Дом змей и помещения лечебницы, чтобы подбодрить раненых и умирающих, и ходил по полю битвы, где троянская армия расположилась в ожидании следующей атаки Агамемнона.

Когда на третий день он и Гектор встретились на равнине Скамандера, Каллиадес увидел, что лицо царевича посерело от усталости.

— Тебе нужно отдохнуть, Гектор, — сказал старый военачальник Лукан, словно прочитав мысли Каллиадеса. — В грядущих битвах Трое понадобится вся твоя сила.

Гектор ничего не ответил, и Лукан продолжал:

— И мы находимся слишком близко к расположению врага. Хорошо нацеленная стрела может найти тебя, и тогда конец всем нашим надеждам.

Гектор и Лукан, вместе с Баноклом и Каллиадесом, стояли всего в сотне шагов от вражеского земляного вала, теперь ощетинившегося заостренными кольями, чтобы остановить возможную атаку всадников. Массивный вал образовывал полукруг, защищавший устье узкого прохода. На утесах над проходом и на белых стенах Радости царя троянцы могли разглядеть блеск доспехов вражеских воинов: враги наблюдали и выжидали.

— Ты что, его мать? — раздраженно спросил Банокл Лукана.

Он не скрывал, что ему не нравится старый военачальник, и Каллиадес думал, что чувство это взаимно.

Лукан слегка улыбнулся, но глаза его остались холодными.

— Если бы ты встречался с царицей Гекубой, микенец, ты бы не задавал таких глупых вопросов.

Гектор смотрел вверх, на утесы, и, казалось, ничего не слышал. Потом сдержанно проговорил:

— Я не погибну от стрелы, полководец.

— Неужели предсказатель Приама предрек, как именно ты умрешь? — недоверчиво спросил Лукан.

Гектор стряхнул с себя задумчивость и хлопнул его по плечу.

— Нет, старый друг, но Агамемнон позаботится о том, чтобы лучник, который меня убьет, умер медленной и мучительной смертью. У Агамемнона другие планы. Он хочет видеть, как я буду опозорен и унижен перед всеми — или Ахиллом, или другим его чемпионом.

— Аякс Сокрушитель Черепов здесь. Я видел его в гуще битвы, — сказал Банокл с надеждой.

Каллиадес кивнул.

— Я тоже его видел. Он убил двух наших людей одним взмахом своего огромного широкого меча.

— И он все еще носит старый башенный щит.

Лицо Банокла, в эти дни неизменно мрачное, осветилось при воспоминании об этом.

— Ни у кого другого не хватило бы силы носить целый день такую большую тяжелую штуку. Аякс всегда был силен, как бык. И я думаю, он до сих пор такой.

Гектор внезапно запрокинул голову и засмеялся, и многие отдыхавшие неподалеку воины заулыбались — таким заразительным был этот смех.

— Я уверен, что у Агамемнона много отличных бойцов, чтобы послать их против меня, Банокл. Я слыхал об Аяксе. Он могучий воин.

Подумав об Аяксе, Каллиадес вспомнил молодого воина, который спас ему жизнь, и спросил:

— Кто-нибудь знает, как зовут молодого троянца, который тоже носит башенный щит?

Гектор без промедления ответил:

— Борос. Он и его брат с Родоса, хотя мать их была троянкой. Его брат, Эхос, погиб, как мне сказали. Оба они — скамандерийцы.

В его тоне не слышалось упрека, и все же Каллиадес почувствовал себя дураком. Он был помощником командира скамандерийцев, но знал не всех воинов своего отряда. Гектор же мог приветствовать по имени каждого человека, сражающегося за Трою, и знал имена их отцов. Только наемники из Фригии, Зелии и хеттских земель были ему незнакомы.

Лукан показал в сторону прохода и нетерпеливо спросил:

— Когда мы по ним ударим, Гектор?

Каллиадес и Банокл переглянулись. Они все присутствовали этим утром в Янтарной Комнате, когда Приам требовал немедленно атаковать теснину и Радость царя.

Гектор, удобно устроившись в огромном резном кресле с кубком вина в руке, терпеливо сказал тогда:

— Это будет самоубийством, отец. Мы могли бы взять вал, пусть ценой огромных потерь; пробиться наверх и пустить в дело Троянскую конницу. Потом мы могли бы прорваться к проходу. Но в самой узкой части теснины есть место только для двух стоящих бок о бок пехотинцев. Посылая против них наших лучших воинов, мы просто попадем в безвыходное положение. Кроме того, — продолжал он, мягко, но настойчиво, — враги заняли утесы над проходом. Они будут засыпать наших бойцов стрелами и копьями. Это будет самоубийством, — повторил он.

Царь шагал взад-вперед по огромной комнате, его одежда вихрилась вокруг босых ног.

— Значит, мы должны атаковать с моря, — немного погодя сказал он. — «Ксантос» пустит в ход метателей огня, чтобы уничтожить корабли Агамемнона.

— Это будет огромным даром Посейдону, — терпеливо ответил Гектор. — Если бы мы смогли атаковать ночью с моря, мы смогли бы послать скалолазов на утесы, а потом — в Радость царя. Но все это — пустые мечты, отец. Наши корабли запер флот Менадоса. Нам от них никакого толку, пока они в Троянской бухте. И мы не знаем, где «Ксантос».

— Может быть, Посейдон разбил его у какого-нибудь чужого берега, — добавил Антифон.

Он страдал от раны в бедро и сидел на ложе, положив одну ногу на подушки. Лицо его было бледным, его явно мучила боль, поэтому его обычное веселье уступило место подавленности.

Приам перестал расхаживать и, похоже, глубоко задумался, шевеля губами. Потом лукаво проговорил с искорками в глазах: