Анатолий Азольский - Полковник Ростов

Необходимо вводить в действие план «Валькирия»!

Кто-то должен, обязан немедленно утвердить свою власть в Берлине! Прежде всего в Берлине! А затем уж расширить ее до передовых линий действующей армии. Но если нет возможности использовать разработанный армией резерва план, то существует же традиционный способ: объявить боевую тревогу по Берлину, привести в повиновение все воинские части и министерства, все подразделения СС, и явным, ощутимым признаком обретения новой властью своих полномочий будет контроль над РСХА, над всей имперской безопасностью.

Уже 14.35 — и никаких следов того, что введено особое положение в столице. «Майбах» в очередной раз проехал по центру, свернул к партийной канцелярии, подался на Принц-Альбрехтштрассе. Тишина! Обычное шевеление людей, от дома № 8, где руководство имперской безопасности, не отлетают мотоциклы с гонцами, в сумках везущие грозные пакеты, на Мазуреналлее то же спокойствие, а ведь препятствовать анархии и брожению можно только господством в эфире и в печати; министерство пропаганды можно брать голыми руками, любой прохожий способен войти в здание, подняться на этаж, где Геббельс, и застрелить идеолога и трибуна, а если прохожий еще подобьет на переворот двух-трех человек с хорошими нервами и пистолетами, то они укокошат кое-кого в студии, сварганят экспромтом какой-нибудь текст с призывом кого-то там расстрелять и проговорят его перед микрофоном. Германия вздрогнет по меньшей мере.

Но такого прохожего в Берлине не нашлось. «Майбах» свернул в Шенеберг, покрутился у главпочтамта на Винтерфельдштрассе, Ростов заглянул туда: полное неведение, а через столичный, более того, имперский узел связи можно пустить сотни внеочередных телеграмм. Время идет — и ни одного самолета в небе, ни одной воинской части на улице; органы управления столицей и периферией работают в неприкосновенности, все пребывает в полной безопасности и не ощущает угроз, да и никто — это уже ясно — не покушается на власть в столице страны, ведущей яростную борьбу за выживание на планете.

Так жив ли Гитлер? Из телефона-автомата позвонили Ойгену, тот подтвердил уже известное: какой-то все-таки взрыв произошел, но Штауффенберг уцелел и летит к Берлину, «Хейнкель» в тринадцать с чем-то поднялся в воздух, будет в Берлине около 16.00.

Надо бы — для полного уяснения — заехать в полицай-президиум, и на Александерплац «майбах» остановился на минутку-другую там, где несколько дней назад Ростов приглашал «голубого ангела» в машину. Стало горько, как только вспомнил девчушку, погибшую в бомбежке, «связницу», по жизненной нужде ставшую артисткой, в тельняшке на исхудалом теле плясала и пиликала на скрипке в метро… Вовремя подъехали к полицай-президиуму, шла смена караула, никто не обращал внимания на Крюгеля, знакомого со всеми шоферами берлинской знати, Крюгель и сообщил: по всем приметам тот, кого Ростов называет Гизи, уже побывал у Хелльдорфа и убыл на Бендлерштрассе.

Туда и покатили, у дома на Ульменштрассе покинули «майбах», подумали; переставили все-таки машину, отогнали ее еще подальше, к Ландверкканалу. В здание вошли через парадный вход центрального портала; «Это — со мной!» — указал на Крюгеля Ростов, пальцем ткнув за спину: за ним возвышалась статная фигура ефрейтора с непробиваемым «Демянским щитом». Ключ от кабинета был получен заранее, на 3-й этаж, где командующий армией резерва и начальник штаба Штауффенберг, поднялись, обозрели коридор и ответвления от него, закрылись. Ростов достал схему, показал Крюгелю, где шкаф телефонной коммутации, печать или пломбу с него можно срывать смело, скоро до них дела никому не будет.

В очередной раз Крюгель обвинил себя в дурости: ну зачем поперся в Целлендорф десять дней назад?

— Хватит! — прикрикнул Ростов. — За дело, ефрейтор! Пятнадцать месяцев назад, в Тунисе, я на ходу прыгнул в мимо проезжавшую машину. И до сих пор не могу покинуть ее.

Работа заняла двенадцать минут, Ростов подсоединился к аппарату Фромма, а тот запараллелен с телефоном Штауффенберга. Кабинет закрыли изнутри. Кто-то, проверяя, дернул дверь, удостоверился, что за ней никого нет, и успокоился. Ростов осторожно поднимал трубку зазвонившего телефона, узнавал новости, бережно опускал ее и все услышанное сообщал Крюгелю. Был и второй телефон, ни разу никто не звонил еще, аппарат этот держал Ростов для связи с Ойгеном, который носится сейчас по городу.

— Господин полковник, разрешите узнать, зачем мы здесь? И кто наши враги? Кто друзья?

— Пока — все враги. Я жду точного и достоверного известия о смерти Адольфа Гитлера, это освободит меня от присяги и даст свободу действий. Тебе лично известие это ничего не даст, потому что ты русский шпион и присягу давал Сталину! — жестко заключил Ростов, набивая какими-то бумагами первую попавшуюся под руку папку. — Будешь курьером носиться по этажам — вынюхивать и высматривать.

Ефрейтор Крюгель бодреньким шагом двинулся к двери, открыл ее, вышел и закрыл. Никакой надежды остаться живым после сегодняшнего дня у него уже не было, но одним из двух телефонов в занятом ими кабинете пользоваться можно, и накануне смерти он вспоминал, кого бы известить о своей гибели, но так на ум ни одна фамилия не пришла. И ефрейтор Крюгель возрадовался: ни одна душа в Германии, кроме разве полковника Ростова, не опечалится его преждевременной гибелью.

Было три часа ноль пять минут пополудни. 15.05 20 июля 1944 года.

Телефонная трубка бережно поднималась и осторожно опускалась, полковник Ростов слушал все переговоры Фромма. Армия резерва пребывала в полном неведении о том, что происходило или могло произойти в Ставке; все генералы и полковники на Бендлерштрассе с нетерпением и тревогой ожидали прилета Штауффенберга, точного известия о смерти фюрера; все попытки связаться со Ставкой успеха не имели. Время от времени Крюгель выскальзывал за дверь, с папкой под мышкой быстрым шагом обходил этажи, спрашивая полковника Фёгеляйна и ответа не получая, поскольку фамилия эта всем была знакома, Фёгеляйн был близким к фюреру человеком и носил звание группенфюрера СС, но никак не полковника. Неизвестность становилась угрожающей, надо было что-то предпринимать, выяснилось попутно, что Хелльдорф, полицай-президент Берлина, захватывать центр столицы и кого-либо арестовывать отказался, считая такие неправомочные и антиконституционные акты прерогативой армии, власть захватывающей, а та полагала: нельзя же у кого-то отнимать власть без арестов. Споры на эту тему длились уже не один час.

Вдруг взволнованным голосом Фромму сообщили, что связь со Ставкой установлена. Наступила долгая пауза. Надо было звонить туда, в Ставку, — и у Фромма затряслись, видимо, коленки от страха, долго не мог решиться. Но о наладившейся связи стало известно и в адъютантской, где подготовленные Штауффенбергом молодые офицеры ждали сигнала, как на передовой, чтоб выскочить из окопов и полететь навстречу пулям. И Фромм позвонил, к трубке в Растенбурге подошел какой-то мелкий чин и весьма невнятно, с ленцой сообщил, что на фюрера было совершено покушение, а в остальном — все нормально.