Олег Михайлов - Кутузов

Михаил Илларионович выбрал поострее очиненное перо, и на бумагу легли строки Екатерине Ильиничне: «Я, слава Богу, здоров, но очень скучно, всякую ночь Вас во сне вижу...»

Письмо пришлось прервать: вдогонку Кутузову уже летел фельдъегерь с новым срочным рескриптом: «Отправьтесь немедленно в Россию, где Вы назначены на все должности и на место генерала от инфантерии Лассия, отставленного, по его желанию, от службы».

Михаил Илларионович уже не дивился переменчивости Павла. Снова в дорогу, снова месить грязь. Только непонятно: куда ехать? Хозяйство большое – Литовское военное губернаторство, Литовская и Смоленская инспекция инфантерии, да еще шефство над Псковским мушкетерским полком. Может быть, в Гродно? Или в Вильно? К семье в Петербург не завернешь – опасно. Без позволения государя навлечешь его гнев. А вдруг как императору мыслилось видеть его в Зимнем дворце? Надо спешно узнать у начальника военной канцелярии Ливена...

Кутузов вновь вернулся к письму Екатерине Ильиничне: «Получил от государя повеление с нарочным, по которому мои обстоятельства совсем переменились... Я думаю завтра, ежели карета, которая в починке, поспеет, выехать и ехать прямо в Гродну. Не смею инако сделать; как без позволения в Петербург быть».

Очередная перемена политического курса повернула и дорожную карету Кутузова.

У Павла возник новый план: сосредоточить русские войска на западной границе, чтобы обратить их против возможной опасности в любом пункте Европы, о чем он извещал в рескрипте от 20 ноября 1799 года Суворова: «Назначение, как ваше, так и всей линии, позади вас по границе расположенной и составленной из армий генералов: маркиза Дотишана, Голенищева-Кутузова и графа Гудовича, состоит в том, чтобы положить вовремя, есть ли бы сего дошло, преграды успехам французского орудия и сохранить Германскую империю и Италию от неизбежной погибели, с другой стороны; удержать и венский двор в намерениях его присвоить себе половину Италии, и наконец, есть ли бы обстоятельства были таковы, что французы, шед на Вену, угрожали бы низвержению римского императора, тогда нам идти помогать и спасать его».

Но и этот поворот руля держался недолго.

М. И. Кутузов – Е. И. Кутузовой.

1800 год. Вильно.

«Любезные и милые детки, здравствуйте. Благодарю за письмы. Я не очень к здешней жизни еще привык; для меня очень шумно, и я должен женироваться [15]для публики, чтобы им не мешать веселиться, и всегда больше устану, нежели повеселюсь. Например, вчерась должен быть в спектакле, после на маленьком бале в партикулярном доме; однако же здесь и маленький бал – 100 человек, где танцевали мазурку, казачка, алемонд, перижорден, этрусский вальс, пока у меня голова не заболела; после в редут, где 700 человек, и, ей-богу, рад, рад, как домой уехал. Мне бы весело в маленькой компании, и в 6 часов выйти и в десять спать лечь, а здесь должен сидеть за ужином, без того обижаются, и ежели я куда не поеду, то никто не поедет. Мне это не здорово и не весело. Впротчем, есть люди очень приятные, и много. Вот моя жизнь. Боже вас благослови...»

Очень хлопотной оказалась генерал-губернаторская должность. К военным делам 16 января добавились и заботы по гражданской части в Литовской губернии. Глазам выпадало так много труда, что Михаил Илларионович страшился за них. Почасту на бумаги времени до обеда не хватало и приходилось занимать еще вечера. А веселая виленская знать просила, настаивала, требовала, чтобы знаменитый генерал уважил своим посещением их танцевальные редуты, праздничные застолья, частные спектакли.

Богатство и роскошь польских и литовских магнатов изумляли даже видавшего виды Кутузова.

Долгое время в Литве соперничали два могущественных дома: Масальские и Радзивиллы. Первые поддерживали партию Чарторижских и помогли Екатерине II возвести на польский престол ее бывшего фаворита – Станислава-Августа Понятовского, родственника Чарторижских и врага рода Радзивиллов. Паны-вельможи жили в Литве настоящими царьками. Они имели при себе своих управляющих – шамбелянов, содержали целые толпы ловчих, оруженосцев и гайдуков. Виленский епископ Ксаверий Масальский вооружил на свой счет целую армию в шестнадцать тысяч драгун и казаков. Князь Радзивилл получал десять миллионов ежегодного дохода и имел двадцатитысячное войско. В его имении в одном из костелов стояли двенадцать золотых статуй апостолов по полтора фута вышиной...

Михаил Илларионович вспомнил далекое уже лето 1764 года – свое боевое крещение, схватку с отрядом Радзивилла, когда на поляне вдруг замелькали белые шапки польской кавалерии. Тогда со своим батальоном Кутузов остановил наступление виленского воеводы, который обратился в бегство. Потом Михаил Илларионович участвовал в штурме польских окопов при реке Овруч и во второй раз имел возможность проверить свою храбрость...

Когда русские войска разбили поляков, Радзивилл успел переправить своих золотых апостолов в Мюнхен и, проживая там, кормил на выручку с литого золота множество соотечественников, покинувших родину...

В том же, 1764 году, перед избранием на престол Станислава-Августа, войска Масальского окружили избирательные сеймики, которые вынуждены были подавать голоса за кандидата России. Сторонники Радзивилла пытались помешать Масальскому и ворвались в замок епископа. Но тот приказал бить в набат и, собрав вооруженный народ, выгнал их из Вильны.

Скоро все переменилось. Поляки возненавидели своего короля. Завязалась Барская конфедерация против Понятовского, и тот же Масальский вместе с Пулавским и Огинским встал во главе ее. Через восемь лет после избрания Станислава-Августа русские войска покончили с польским движением. Огинский, разбитый Суворовым, бежал в Кенигсберг, Масальский – в Париж. В сентябре 1772 года Австрия, Пруссия и Россия договорились о разделе Польши.

С этого момента Вильна отошла к русской короне.

Положение Кутузова в Вильне было до некоторой степени щекотливым. Знать в своем большинстве таила мстительные чувства к России и только ожидала удобного часа. В то же время подъяремный народ – литовцы и белорусы безмолвно отнеслись к произошедшим событиям: от перемены короны они ничего не проигрывали...

На балах и празднествах Михаил Илларионович очаровывал всех этих Радзивиллов, Масальских, Потоцких, Коссаковских, Огинских остроумием и блеском рассказов. Он появлялся в окружении боготворивших его русских офицеров и хорошеньких польских женщин, говорил по-польски и по-французски и незаметно оккупировал чужие сердца. И лишь наедине с собой предавался другим, горьким размышлениям – как сводить концы с концами. Росли доходы, но еще быстрее увеличивались расходы.