Катарина Причард - Крылатые семена

— Давай зайдем, выпьем.

Они остановились у стойки, за которой, засучив рукава, прислуживал Питер О'Брайен. Подальше, у другого конца стойки, где хозяйничал Уолли, стояли облокотясь, Тоби Доусон и Ким Линдсей. Билл повернулся к ним спиной, но их разговор, словно жужжание назойливой мухи, отдавался у него в ушах.

— Уж больно они спесивы и всё вместе да вместе — ни на шаг одна от другой! — услышал он голос Тоби Доусона.

Отвечал ему Ким Линдсей:

— Эти стервы могут вконец извести человека своими разговорчиками о «психологии пола». Нет чтобы позволить за собой поухаживать — какое там, и притронуться не дают. Только и слышишь: «Терпеть не могу, когда меня тискают!» или: «Прошу без фамильярностей!» — И он с возмущением передразнил тоненький ледяной голосок.

Билл догадался, что речь идет о дочерях Пэдди Кевана. Ему захотелось послушать, что будет дальше, хотя, говорил он себе, не все ли ему равно? Правда, одна из них тогда, в саду его бабушки, задела в нем какие-то струнки; она говорила с ним так задорно, что воспоминание о ней до сих пор не изгладилось из его памяти. Но едва обнаружив, что девушки сродни Пэдди Кевану, он перестал о них думать, почти забыл даже, что им непременно надо еще раз встретиться с ним для какого-то «важного и секретного» разговора.

Что же такое они могли ему сообщить? Да еще важное и секретное! Ничего, а если что и есть — в связи с делами его матери, — так это может подождать. Мать писала в письме, что завещает ему коттедж в Котсло, где она часто жила с ним, когда он был еще маленьким; она уверяла, что коттедж куплен на ее собственные средства и сэр Патрик не имеет к нему никакого отношения, поэтому сын может спокойно принять от нее этот подарок. Билл колебался, не зная, как поступить, но бабушка и Динни в один голос заявили, что нет никакого смысла дарить коттедж Пэдди Кевану. И потому, когда от адвоката леди Кеван пришло письмо, Билл подписал все, что требовалось, и, по выражению Фриско, превратился в помещика. Смерть матери не была для него большим потрясением. Эми стала ему почти чужой, и ему было немного совестно при мысли, что она позаботилась о нем перед смертью.

Билл внушал себе, что он слишком занят, чтобы искать встречи с этими девушками. После работы надо собирать деньги для Испании, заниматься организацией кружков, посещать профсоюзные и партийные собрания. Кроме того, он слышал, какие разговоры идут о Пэт и Пэм, знал, что их наперебой приглашают на все вечеринки и партии в кегли, которые устраивает местное избранное общество, и не мог представить себе, чтобы у него с барышнями Гэджин могли быть какие-то общие интересы.

— Вы просто не знаете женщин этого сорта, — процедил сквозь зубы Уолли, и его покровительственный басок заглушил слова Билла, пояснявшего Карлсону, во всеоружии фактов и цифр, что происходит в Испании. — С такими, как Пэт и Пэм, надо разговаривать об искусстве и литературе, если хочешь чего-нибудь добиться. Да еще о политике!

— К черту! — проворчал Тоби Доусон. — Это не для меня.

— Они, видите ли, корчат из себя этаких просвещенных девиц, никаких, мол, предрассудков, — развязным тоном пояснял Уолли. — А на самом деле все это одна игра. Не так уж их интересуют эти премудрости. В темноте все бабы одинаковы, уверяю вас.

Его слова потонули в одобрительном хохоте. Посыпались двусмысленные шуточки, циничные замечания.

— Таких девочек со всякими там идеями можно на что угодно подбить, если действовать с подходцем. — Уолли со скучающим видом светского льва вновь наполнил бокалы. — И на поверку оказывается, что в любви они куда интереснее, чем какая-нибудь наша, приисковая, которую только помани — и она твоя.

Билла так и подмывало повернуться и ударить Уолли по физиономии. Но он понимал, что не может позволить себе подобного удовольствия. Нельзя забывать о Дафне. Уолли еще, пожалуй, решит, что Билл сводит с ним счеты за сестру. Нет, он должен думать сейчас только о Карлсоне и о том, как бы получить у него побольше денег на помощь Испании.

— Так вот, значит, каково положение, Абраам, — с удвоенным пылом принялся он за Карлсона. — Если мы хотим бороться с распространением фашизма, наша обязанность — оказать посильную помощь испанскому народу. Более того, чувство простой порядочности не позволит никому из нас остаться в стороне. Как можно скупиться, когда речь идет о женщинах и детях, страдающих от непрерывных бомбежек, о беженцах, которых истребляют без всякой жалости и пощады…

— Не горячись. Билли, — спокойно остановил его Карлсон. — Я тебе еще никогда не отказывал.

Он заметил, как подействовал на его собеседника разговор подвыпивших парней, и догадался, что Билл неспроста смотрит волком — того и гляди набросится с кулаками на Уолли О'Брайена. У Карлсона не было ни малейшего желания ввязываться с ними в ссору — ведь это как-никак отличные клиенты. Поэтому он решил утихомирить Билла и как можно скорее увести его на улицу. Когда Карлсон допивал свою кружку пива, до него донеслось хихиканье Тоби Доусона, и он сразу понял, что так возмутило его собеседника.

— Послушать Пэдди, — говорил тот с ехидством, — так это просто «современные девушки, нисколько не испорченные».

— Так мы и поверили, — буркнул Ким Линдсей. — Пэт до того исцарапала меня на вечере у Мидлтонов, что до сих пор следы от ногтей видны.

— Нет, грубостью их не возьмешь — сразу ощетинятся, как дикие кошки, — философски заметил Уолли. — Разве так надо обращаться с девчонкой, если хочешь, чтоб она была посговорчивее!

— Пойдем, — резко сказал Карлсон.

На улице он вытащил из кармана бумажник и дал Биллу пятифунтовый билет.

— В следующем месяце я, возможно, удвою взнос, — сказал он и, кивнув в сторону гостиницы, продолжал: — Тошно слушать, как эти болваны говорят о женщинах, да еще за трактирной стойкой. Но нечего портить себе кровь, Билл, не стоит расстраиваться.

— Знаю. — Билл с трудом подавил ярость. Он был благодарен Карлсону за то, что тот увел его из бара, да и за щедрое пожертвование. — Но у меня иной раз руки чешутся разделаться с Уолли О'Брайеном.

Карлсон попрощался и неторопливо зашагал прочь, а Билл сел на велосипед и поехал домой, внутренне досадуя на себя за овладевшее им неистовство, за глупое желание схватиться с 0'Брайеном и так избить этого молодчика, чтобы у того раз навсегда пропала охота улыбаться с подобным самодовольством. Билл догадывался, что дело тут не только в Дафне, хотя при одной мысли о том, как Уолли О'Брайен поступил с ней, его бросало в жар. Хорошо еще, что Дафна держится молодцом, она, видно, и думать о нем забыла. Теперь ее повсюду сопровождает Стив Миллер, молодой рудокоп, с которым она дружила еще до того, как появился на сцене Уолли. Правда, она уже не распевает, как раньше, и заметно осунулась, но, во всяком случае, делает вид, будто ссора с 0'Брайеном нисколько ее не огорчает. Она даже разговаривать на эту тему не хочет. Всякий раз, как Билл пытался вызвать ее на откровенность, она замыкалась в себе, не желая вести никаких разговоров.