Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

Небо нахмурилось. С островов потянуло ароматом акаций. Там – в садах – наверное, садятся ужинать, и дамы вышитыми платочками отгоняют комаров…

Когда вышла луна, она залила серебряным светом всю камеру, черная тень решетки нарисовалась на белой стене.

К счастью, сведения, полученные от священника, и впрямь оказались верными. В середине сентября Николая вывели из камеры и привели под конвоем в комендантский дом, где его ожидала Софи. Под внимательным взглядом генерала Сукина они обнялись, что-то лепеча и плача от радости. Когда первое волнение немного улеглось, Николай тихо спросил:

– Розников передал тебе мою записку?

– Да, – улыбнулась она. – Ну, и как ты мог мне посоветовать вернуться во Францию?

– Но послушай, Софи, это ведь единственное разумное решение. Что тебе делать в Санкт-Петербурге, когда меня отправят на каторгу?

– А я и не намерена оставаться в Санкт-Петербурге!

– Как это? А куда ты собираешься уехать? В Каштановку? Чтобы жить там вместе с моим отцом?.. Я не хочу этого! Ни за что на свете не хочу!

Она опять улыбнулась – совсем безмятежно – и шепнула:

– Я последую за тобой в Сибирь!

Николай чуть отшатнулся:

– Ты сошла с ума! Это невозможно!

– Отчего невозможно? Княгиня Трубецкая уже на пути к мужу. Уже собираются в дорогу, вот-вот выедут Мария Волконская и Александрина Муравьева. И другие жены декабристов направили ходатайства о том, чтобы им выдали подорожную для следования в Иркутск. И я, со своей стороны, тоже успела кое-что предпринять…

Счастливый донельзя, едва не растаяв от счастья, он все-таки попытался возразить, урезонить:

– Но ты подумала о том, что у тебя там будет за существование? В этой дикой стране, в этой пустыне! Тебе же не разрешат поселиться поблизости от каторги! И не дадут права видеть меня тогда, когда тебе хочется!

– И все-таки я буду гораздо ближе к тебе, чем если останусь тут!

– Ты погубишь лучшие годы своей жизни! Ты станешь жалеть, что выбрала для себя это изгнание, это чудовищное изгнание – бесконечное, безнадежное!.. Софи, моя Софи, любимая моя! Я не могу принять от тебя такой жертвы!

– А я тебе говорю, что мне было бы куда тяжелей жить вдали от тебя, чем пойти за тобой в ад! – торопливо, задыхаясь, пробормотала она.

И, словно бы устыдившись такого признания, отвела взгляд. Николай прижал жену к груди, и ему показалось, что он растворился в ней навеки. Наказание стало для него наградой, отчаяние обернулось утешением. Эта минута весила больше, чем все воспоминания вместе взятые.

Но он повторял:

– Нет, Софи! Нет, моя Софи! Я отказываюсь!.. Я не могу!..

И вдруг всем своим существом ощутил, что больше всего на свете боится, что она примет его отказ, переменит решение.

Генерал Сукин приказал им прощаться, пообещав, что вскоре они увидятся снова.

Действительно, им были разрешены еженедельные свидания. Скупо отмеренные минуты, пока они длились, пролетали для них как сон, мечта, греза… Они быстро обменивались тревогами, надеждами, новостями, они давали друг другу советы, быстро – чтобы поскорей безмолвно замереть в объятии. Пусть всего на мгновение, но так близко друг к другу. То, что Озарёва скоро повезут на каторгу, стало для них навязчивой идеей. Каждое свидание могло стать последним. Расставаясь, они с тревогой думали, увидятся ли на следующей неделе. Николай хотел знать все подробности о попытках жены добиться разрешения следовать за ним. Она лгала – говорила, что все идет так, как надо. На самом деле ее письмо великому князю Михаилу Павловичу осталось без ответа. А генерал Бенкендорф, к которому она обратилась сразу же после того, передал через Ипполита Розникова, что ей ни к чему слишком уж торопиться.

Придя в отчаяние от всего этого, Софи отправилась во французское посольство к господину де ла Ферроне. Дипломат принял ее любезно, свысока посочувствовал ее горю и заверил, что, увы, не может ничем помочь в столь тягостных обстоятельствах. Предложил посодействовать ее возвращению во Францию, если у Софи появится такое желание. Она с негодованием отказалась.

Свекор, не знавший о том, что она намерена последовать за мужем в Сибирь, по-прежнему умолял ее вернуться в Каштановку. Софи отделывалась все более туманными обещаниями.

Внезапно на город обрушилась осень – порывы ледяного ветра, бесконечные ливни… В окно камеры снова вставили зарешеченную раму. Дни становились все короче, серые на рассвете, серые по вечерам. Уже в три часа пополудни Николай видел на том берегу Невы зажженные фонари. Значит, по улицам ходят фонарщики со своими лестницами… Когда лил слишком сильный дождь, узникам приходилось отказываться от прогулки в треугольном садике. Готовясь к зиме, Софи купила мужу овчинный тулуп и подбитые мехом сапоги. С помощью одного из охранников ей удалось передать Николаю немного денег и кое-какую еду.

Они по-прежнему виделись каждую неделю, но по мере того, как проходило время, Николаю все меньше и меньше верилось, что Софи получит разрешение сопровождать его в Сибирь. Напрасно она говорила: «Не беспокойся! Дело движется! Розников потихоньку ведет осаду Бенкендорфа, генерал Дибич переговорит о нас с великим князем Михаилом Павловичем!» – он отвечал ей ласковой, но скептической улыбкой. А сама Софи и не знала порой, в какую еще дверь постучаться. В Санкт-Петербурге она была знакома с весьма небольшим количеством влиятельных людей – обращалась уже ко всем, и ее бесило, что со всеми своими запасами энергии она повсюду наталкивается на недоброжелательство, ложь и всяческие уловки.

На еще теплую землю упали первые снежинки, и земля поначалу отказывалась принимать их, но скоро весь город накрыла белая пелена. Среди карет замелькали сани. В желтоватой воде появились островки льда, и, чтобы не случилось ледяного затора, плотники взялись за разборку Троицкого моста, соединявшего крепость с берегом.

9 декабря в полночь, когда Софи уже почти засыпала, в дверь осторожно постучала горничная Дуняша:

– Барыня! Барыня! Тут пришел Никита и говорит, что ему нужно с вами поговорить! Говорит, это очень важно!

Она накинула пеньюар, открыла и увидела перед собой юношу и девушку с бледными расстроенными лицами.

– Я пошел прогуляться у крепости, – сказал Никита, – и видел, как арестантов под конвоем повезли в Сибирь!

У Софи перехватило дыхание, и она с трудом выговорила:

– Боже мой! В эту пору? Ночью?

– Да, барыня, только что.

– Но Николая Михайловича ты среди них не видел?

– Я не мог увидеть – там кругом жандармы…

Никита был отослан, и она стала лихорадочно одеваться с помощью Дуняши. Девушка плакала. Нетерпение терзало Софи, она чуть не выскочила из дома без шубы, но горничная вернула – заставила надеть. Десять минут спустя она уже бежала по улице, Никита – за ней. Квартира находилась недалеко от крепости, но, подойдя к Петровским воротам, они увидели только пустой плац. Минутку поколебавшись, Софи решительно направилась к подъемному мосту.