Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

И, в конце концов, его прорвало:

– А вы не боитесь злых языков, дорогое дитя? – прошипел старик. – Что о вас скажут, увидев, что вы берете с собой в столь дальнее путешествие такого молодого, чересчур молодого… и чересчур ладно скроенного слугу?

Ее взгляд был похож на оплеуху – и презрения в нем было больше, чем злости. Но ему нравилось, когда она обливала его холодным презрением. Уходя, он прошептал:

– Вы не можете сердиться на меня за то, что я пекусь о вашем добром имени!

Несколько минут спустя, проходя мимо служб, Софи услышала голоса и приотворила дверь.

Антип стоял перед Михаилом Борисовичем на коленях, молитвенно сложив руки, и бормотал:

– Раз уж Никита туда едет, барин, зачем же мне ехать?..

– Станете присматривать друг за другом.

– Барин, миленький, пошлите кого-нибудь помоложе! Нету у меня прежней силы-то… И я же не сделал ничего плохого – за что вы меня в Сибирь!

– Ты там будешь не один.

– Сжальтесь, барин! – мольба Антипа была уже похожа на стон. Гримасы искажали его поросшее рыжей шерстью лицо, большие уши горели.

– Молчать, пес! – закричал Михаил Борисович. – Что я тебе прикажу, то и сделаешь! Никуда не годится, чтобы барыня одна ехала с Никитой! Впрочем, отправлю-ка я с вами еще и Дуняшу. Вас троих, чтобы прислуживать барыне, как раз хватит… Это не слишком много…

Дуняша разрыдалась, уронив голову на руки. Софи вошла и навела порядок с помощью таких резких слов, что у Михаила Борисовича перехватило дыхание. Она не хотела брать с собой никого, кроме Никиты. Спасенные от ссылки Дуняша и Антип бросились целовать барыне ручки. Михаил Борисович дулся весь вечер. Но, вернувшись на следующий день из похода по магазинам и лавкам, Софи увидела у подъезда замечательную черную с желтым коляску, внутри которой сидел свекор – он только что купил этот экипаж и теперь проверял, хороши ли рессоры.

– Вот мой вам прощальный подарок… – произнес старик.

Она сразу же отказалась, почудилось, будто и подарком этим он покушается на ее человеческое достоинство, и он совсем расстроился и обиделся:

– Послушайте, Софи, это уже смешно! Вы не можете отправиться в такое долгое путешествие в какой-нибудь дрянной колымаге! Вы вдвое больше устанете, а главное – потратите вдвое больше времени на дорогу к Николаю! Перестаньте упрямиться. Или… или я тоже заупрямлюсь: помешаю Никите ехать с вами!

– Интересно, как! – высокомерно бросила она.

– Да очень просто: этот человек принадлежит мне, и он не может ехать в Сибирь без моего письменного разрешения.

– То есть вы предлагаете сделку?

– Да. И обратите внимание: сделку, от которой сам ничего не выиграю, разве что – капельку вашей признательности!

Софи почувствовала себя обезоруженной. Как ей нравилась эта коляска! И у нее не было средств, чтобы купить что-нибудь столь же удобное. Кроме того, и без Никиты ей не обойтись. После долгой борьбы с совестью она, наконец, уступила. В тот же вечер Михаил Борисович написал аттестат, который от него требовался:

«Я, нижеподписавшийся, разрешаю моему крепостному человеку Никите Христофоровичу сопровождать в Сибирь мою невестку Софью Озарёву, француженку по рождению. Приметы лица, которому выдано разрешение: рост два аршина девять вершков, глаза голубые, волосы светлые, лицо овальное, нос прямой, бороду бреет, усы отращивает. Холост. Умеет читать и писать. Вероисповедания православного».

Внизу были – крупная подпись и печать зеленого воска с фамильным гербом, это означало, что документ заверен. Передав его Софи, старик проворчал:

– Не стыжусь, что уступил вам, потому что государь подал мне тут пример… Но позвольте заметить, я вовсе не уверен, что вам разрешат взять с собою слугу!

Теперь все его радости свелись к тому, что он либо поддразнивал Софи, либо пытался ее разжалобить, и то, и другое – имея целью налюбоваться перед разлукой разнообразием выражений лица невестки. Каждая минута, проведенная в ее обществе, становилась для него праздником, и он жил с ними потом, перебирая, как скупой рыцарь, свои сокровища. По утрам он ходил в церковь – помолиться о том, чтобы полицмейстер не прислал сегодня Софи вызова, а по вечерам благодарил Господа, подарившего ему еще один день отсрочки. Прошло еще два долгих томительных месяца, и вот 27 мая явился квартальный, который принес такую долгожданную для Софи и такую нежеланную для Михаила Борисовича повестку.

Она думала, что все формальности будут тотчас же и улажены, но принявший ее в канцелярии молодой секретарь был медлителен и педантичен. Сначала он зачитал Софи служебную записку, из которой она ничего не поняла, а потом в заключение показал ей каллиграфически написанный на гербовой бумаге документ со словами:

– Вам следует подписать это предписание, если вы продолжаете настаивать на намерении воссоединиться с вашим мужем.

Софи сначала просто пробежала глазами бумагу, потом стала читать каждый пункт внимательно, и удивление ее все возрастало:

«Женам государственных преступников, которые последуют за мужьями в Сибирь, должно будет разделить их участь, утратить свое прежнее звание и признаваться впредь лишь женами ссыльнокаторжных, а прижитые в Сибири дети будут зачислены в казенные крестьяне…

Им не будет дозволено взять с собою ни денежных сумм, ни драгоценных вещей, и сопровождать их может лишь одна персона, выбранная из крепостных крестьян, при условии, что означенная персона, женского или мужского пола, согласится на это добровольно и даст об этом письменное или устное свидетельство губернатору…

Им будет дозволено видеть мужей исключительно в остроге два раза в неделю…

Им запрещено куда-либо отлучаться от места, где будет их пребывание, а равно и посылать слугу своего по произволу своему без ведома коменданта…

Они не должны никому писать и отправлять своих писем и других бумаг иначе, как только через коменданта…

Из числа вещей, при них находящихся, и коих регистр имеется у коменданта, они не вправе, без ведома его, продавать их, дарить кому или уничтожать. Деньгам же собственным обязуются вести приходорасходную книгу, в случае востребования г. комендантом немедленно ему предоставляемую…»

Ни малейших сомнений: этим тщательно продуманным списком запретов власти рассчитывают отвратить жен декабристов от намерения ехать к мужьям! И делают это так явно, так цинично! Софи с трудом сдержала гнев, желание протестовать и ограничилась тем, что сказала, пожав плечами:

– Это несерьезно, сударь! Получается, что, отправляясь к мужу в Сибирь, жена декабриста сама соглашается стать кем-то вроде ссыльнокаторжной!

– Не совсем, сударыня…

– Ах да, тут, в вашем предписании, не говорится, что нас закуют в кандалы!