Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Сколько я вам должна?

Но кучер, кажется, этого не заметил.

Когда она рассказала эту историю хозяину постоялого двора, тот печально улыбнулся и заявил:

– Что ж, прелестный анекдот! Теперь, если мне доведется покончить со своим пребыванием в Сибири, когда меня станут расспрашивать, что это за страна, я скажу: это страна, где в отличие от всех других мест на земном шаре люди начинают знакомство с обращения на «ты», чтобы потом перейти на «вы»!

В воскресенье Софи встала очень рано – ей хотелось пойти в церковь. Никита попросил разрешения сопровождать барыню и получил его. В полном соответствии с обстоятельствами он принарядился: надел белую рубашку с красным поясом, начистил сапоги так, что они сверкали даже в складках. Повязку с его руки уже сняли. Золотистые волосы, волнами спускавшиеся ему до шеи, сияли на солнце, и голова юноши казалась охваченной пламенем. Софи наняла экипаж, и Никита уселся рядом с кучером.

Кафедральный собор был переполнен. Все чиновники, надевшие по этому случаю парадные мундиры, собрались сюда. Софи проскользнула на левую, «женскую» половину храма. В первом ряду, поближе к Богу, виднелись только шляпки, перья, ленты, меха, драгоценности… Центр был отдан простонародью и выглядел сплошь серым. Самые бедные и самые обездоленные теснились у дверей. Роскошный, важный священник, в золотом облачении, медленно произносил слова молитв, хор отвечал ему грубыми голосами. Отдельно молились за царя. Все опустились на колени – и Софи вслед за всеми. Склонив голову, молитвенно соединив руки на груди, она наслаждалась абсурдностью ситуации, вынудившей ее притворяться молящейся о божественной милости для того, кого она считала виновником всех своих несчастий. Интересно, сколько тут еще таких, как она? Сколько тут людей, осеняющих себя крестным знамением, но деланой набожностью прикрывающих истинную ненависть к монарху и монархии? Сколько на самом деле призывают Божью кару на голову императора? Но может быть, куда меньше, чем ей кажется? Ведь на самом деле каждый русский человек свято верит в судьбу, они же все – фаталисты! А Николай? Вдруг ее Николя тоже решил за это время, что сослан на каторгу не волей императора, а силою высшей необходимости? Ей так хотелось предостеречь мужа, не позволить ему покориться, а с другой стороны… с другой стороны, разве не может быть, что именно покорность, смирение могут помочь ему обрести мир в душе? Если она помешает ему склониться перед неизбежным, как склонились его товарищи, – не станет ли это причиной новых страданий? Раньше как-то не приходилось задумываться об этом. Началась общая молитва, но Софи не вникала в ее смысл, она полностью сосредоточилась на необходимости найти поддержку свыше. Но ее порыв не был порывом к небу, это скорее был разговор с самой собой. Она задавала себе вопросы, отвечала на них, и в процессе этого немого разговора тени становились светом, горечь обращалась в надежду. Внезапно Софи ощутила, как ее душу заполняет Бог… самые высоты ее души… заполняет, подобно дыму, витающему в пространстве замкнутой комнаты…

Она очнулась на паперти церкви после окончания литургии. Прихожане, довольные тем, что смогли показаться друг другу во всей красе, в лучших своих нарядах, переговаривались, раскланивались, собирались группками под желтым холодным солнцем. Нищие с деревянными плошками в руках ходили между этими группками, задерживаясь там, где перепадала милостыня. Генерал Цейдлер, высоко подняв голову, стоял в кружке офицеров. Он заметил Софи и угловатой походкой двинулся к ней. Софи же, оценив честь, оказанную ей публично, отблагодарила его за это улыбкой. Но, едва губернатор оказался рядом, спросила:

– Есть ли какие-то новости для меня, ваше превосходительство?

– Экая вы нетерпеливая! – усмехнулся генерал. – Успокойтесь, мадам, вы ведь и всего-то тут дней десять!

– Да для меня эти десять дней дольше века!

Генерал сморщился, отчего лицо его стало похожим на смятый пергамент.

– В таком случае, боюсь, вы будете сильно разочарованы! Утром я получил депешу от генерала Лавинского, которому предстоит решить вашу судьбу. Так вот: он не рассчитывает прибыть в Иркутск раньше, чем недель через пять, минимум через месяц…

– Месяц! Пять недель! – пробормотала Софи. – Боже мой, это немыслимо! Получается, я не уеду отсюда раньше конца сентября!..

– Наш город поистине прекрасен золотой осенью! – воскликнул генерал и любезно предложил: – Если хотите, мадам, я могу познакомить вас с несколькими очень, очень достойными семействами. Рад был бы возможности доставить вам удовольствие!

– Не стоит, спасибо, ваше превосходительство…

Она попрощалась, миновала группок десять сплетников, мужчины в которых приосанивались, а женщины поджимали губы, когда она приближалась, и подошла к Никите, который ждал ее у коляски.

В тот же вечер, после ужина, она попросила у Проспера Рабудена совета: как ускорить дело. Он не стал скрывать, что не видит никаких особенно приятных перспектив.

– Совершенно ясно, что Цейдлер не может сам дать разрешения на ваш отъезд и действительно все зависит от Лавинского. Но поскольку они постоянно борются за власть, подозреваю, что губернатор Иркутска вполне способен придержать ваши бумаги и не передавать их генерал-губернатору Восточной Сибири сколько сможет долго – в надежде, что упреки из высших инстанций за задержку текущих дел если и посыплются, то не на него, а на Лавинского…

– Но может быть, в таких условиях мне лучше подать прошение непосредственно Лавинскому?

– А как? Если вы пошлете прошение через Цейдлера, он передаст не скоро: пройдут недели, пока бумага сдвинется с места!

– А если я напрямую отправлю ходатайство генерал-губернатору?

– Цейдлер все равно рано или поздно узнает об этом и разгневается на вас за то, что обошли его!

– Мне кажется, стоить рискнуть… – мечтательно прошептала Софи.

Они сидели за уединенным маленьким столиком, перед ними стояла бутылка плохого шампанского и два стакана.

На противоположной стене висел плакатик с рукописным текстом, в котором восхвалялись любовь, вино и французская песня…

– Месье Рабуден, может быть, вы знакомы с кем-нибудь из помощников генерал-губернатора?

– Еще бы! С самим господином лейтенантом Кувшиновым – адъютантом и ближайшим его помощником!

– А если бы, я подумала… Если бы этот господин Кувшинов запросил мое досье в канцелярии Цейдлера… Он мог бы это сделать?

– Наверное, мог бы.

– А познакомившись с моим делом, он согласился бы передать генерал-губернатору Лавинскому свое суждение о нем, окажись это суждение для меня благоприятным?