Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Ну, что?

Ипполит поднял голову, но ничего не ответил. Озарёв усмотрел в этом дурной знак и поспешил открыть дверь, повторяя:

– Ну, что?

– Что? Безумие! Знаешь, что решил государь? Он оставляет армию и едет в своей карете в Париж вместе с австрийским императором и прусским королем через Шалон, Эперне, Шато-Тьери и Мо. Наш штаб и четвертый корпус идут следом по заранее намеченному маршруту, то есть через Сезанн и Куломье.

– Кто же будет охранять их?

– Пятьдесят казаков! И все! Они не хотят обременять себя лишними людьми, это будет задерживать их!

– А если на них нападут? Здесь все так неспокойно…

– Князь Волконский изложил государю свои возражения, но Его Величество не счел нужным принять их к сведению… Это уже не храбрость, а безрассудство!

Значит, надеждам Николая не суждено сбыться. Он сел на край кровати и удрученно взглянул на товарища.

– Почему ты не спрашиваешь, говорил ли я о тебе с князем?

– К чему это теперь?

Все и так ясно: придется потихоньку следовать вместе с армией и, быть может, вовсе не попасть в Париж.

– Государя будут сопровождать Волконский, Нессельроде и Каподистрия, – зевнув, продолжал Розников. – Ну и, конечно, адъютанты, секретари, а также… шесть офицеров штаба, те, что лучше других говорят по-французски. Тут тебе следовало бы навострить уши!

– Почему?

– Еще не понял?

– Хочешь сказать, что…?

– Да, да, дорогой мой. Среди нас ты лучше всех изъясняешься на языке Вольтера, и потому я должен был поддержать твою кандидатуру.

– И Волконский согласился?

– Да.

Озарёв бросился к приятелю, тряс его за плечи, мутузил и хохотал:

– Ты великолепен, Ипполит!.. Боже, как я счастлив!.. Как благодарен тебе!.. Мой дорогой, замечательный друг!.. Если бы только Волконский знал, что я тот самый поручик, которого ему хотелось арестовать за дерзость…

– Князь, конечно, это знает. И не в последнюю очередь поэтому выбрал тебя!

– Как так?

– «Мы с вашим Озарёвым – давние знакомцы, – сказал он мне. – Юноша, посмевший обратиться за приглашениями к начальнику Главного штаба, наверняка проявит инициативу и в более серьезной ситуации!» Короче, приказ подписали, завтра в восемь утра мы выезжаем.

Николай уже не слышал его.

– Антип! Скорее! – кричал он.

Слуга возник на пороге соседней комнаты в грязном фартуке, с сапожной щеткой в руках.

– Немедленно дай нам чаю и рома.

Розников протестовал, уверяя, что не хочет пить, мечтает только лечь пораньше, – благо жил в доме напротив. Но протеже рассердился:

– Нет, ты должен остаться, иначе обидишь меня. После того, что ты для меня сделал, мы должны выпить!

Антип принес бутылку и с помощью сапога стал возвращать к жизни угли небольшого походного самовара. Скоро вода закипела и весело забулькала в стаканах, наполовину наполненных ромом. Чуть-чуть заварки, кусочек сахара, и напиток готов. Еще в Варшаве, томимый скукой, Озарёв рассказал Ипполиту о своей любви к Софи, о расставании с ней, теперь ему не надо было объяснять причины своего воодушевления. А тот пил, смеялся, подмигивал ему и говорил:

– Поросенок! Жаль, что ты не видишь себя! Можно подумать, что вот-вот получишь генеральский чин! И все только потому, что надеешься увидеть женщину, которая, быть может, и думать о тебе забыла!

– А ты не пойдешь к своей кондитерше?

– К Жозефине? Признаюсь, совершенно вылетело из головы.

– Понимаю, адъютант князя Волконского должен метить выше.

– Да, да. Как говорят французы, положение обязывает… Ну, еще по стаканчику, и я пошел!

Он остался до полуночи. Приказано было взять только самое необходимое, Антип приготовил для приятелей один сундук на двоих – длиной чуть больше метра, обитый оленьей шкурой, железными уголками, замком. Туда по настоянию Николая уложены были кастрюля, четыре чашки, четыре стакана, четыре тарелки, салфетки, гусиные перья, бумага, бритва, мыло, щетки, три бутылки вина, бутылка рома и холодная курица. Слуга не скрывал огорчения: да, и речи не могло быть о том, чтобы его взяли с собой, но как ему найти Озарёва в Париже? Чтобы успокоить его, офицер подписал бумагу, свидетельствующую, что ординарец состоит у него на службе. Антип не умел читать, а потому прижал бумагу к губам, потом свернул трубочкой и прикрепил к ладанке.

На улице раздался смех – несколько офицеров бродили по городку в поисках предназначенных им квартир. В порыве товарищества Николай пригласил их к себе – все были ему одинаково незнакомы и симпатичны. Одному из них удалось разжиться несколькими бутылками тминной водки, было что выпить за здоровье царя, армии и хорошеньких женщин. В два часа они все еще пели, время от времени Озарёв слышал, как скрипит дверь: нотариус с супругой несмело выходили в коридор, прислушивались к шуму и в ужасе спешили обратно к себе.

На первой же после Сен-Дизье остановке, оставив попутчиков, молодой человек сел рядом с возницей – так хотелось подышать свежим воздухом, посмотреть по сторонам. Процессию возглавлял царский выезд шестеркой лошадей. За ним тянулись экипажи генералов, адъютантов, штабных офицеров, запряженные четверками лошадей, в хвосте тащилась повозка архивной службы. Запыленные и перегруженные, они создавали страшный шум. По обеим сторонам от кареты Его Величества ехали верхом казаки в красных мундирах, отрядом командовал лично граф Орлов-Денисов. Прусский и австрийский государи посчитали нужным дистанцироваться от русских и плелись где-то вдалеке, затерявшись в неспешно двигавшемся караване, который после полудня и вовсе скрылся из виду. Впрочем, это никого не беспокоило, ведь приказано было идти быстро. По счастью, мощеная дорога к этому располагала.

Левой рукой ухватившись за поручень, в правой Озарёв сжимал пистолет. Впервые безумие этого предприятия он осознал только поздним утром, когда подъезжали к Витри-ле-Франсуа, где стоял французский гарнизон. Три эскадрона, казалось, решили преградить им путь. Казаков было слишком мало, чтобы оказать должное сопротивление. Вот так подарок был бы Наполеону, если бы царь, начальник его штаба и главные министры оказались в плену еще до начала мирных переговоров! Но французы остановились в пределах видимости, потом развернулись, отказавшись от сражения, исход которого был бы столь важен для их страны. Николай усмотрел в этом Божью волю – Господь покровительствовал их отважному государю. Но повторится ли чудо в следующий раз? Казаки, посланные вперед, доложили о скоплении подозрительных людей в некоторых деревнях. Кто это – дезертиры, партизаны, разбойники с большой дороги? Озарёв огляделся, вокруг тишина. Дорога шла по зеленому берегу Марны, в воде отражалось то солнце, то тени деревьев, так хотелось поплавать, остыть – было нестерпимо жарко в застегнутом на все пуговицы мундире. Рядом пыхтел, высунув язык, бородатый, толстый кучер. Иногда щелкал длинным кнутом, чтобы взбодрить не столько лошадей, сколько себя самого. Первые две лошади бежали, не отвлекаясь, опустив головы (форейтор восседал на левой), две коренные, напротив, тянули шеи, трясли гривой и весело ржали. Восседавший на облучке поручик не мог нарадоваться на их спорую работу. Едкий запах щекотал нос, грохот копыт и железных колес отдавался в голове.