Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

– Надеюсь, не сделал этого?

– Нет! Я отговорила! Сказала, что ты не подаешь признаков жизни, потому что скоро появишься… Правда, у меня дар предвидения?

Она засмеялась. Ее свежее лицо с голубыми глазами и сочными губами в обрамлении золотых кудрей показалось ему не лицом шестнадцатилетней девушки, но взрослой женщины. «Как изменилась за эти несколько месяцев! Совсем другая фигура, черты прояснились, движения стали грациознее…»

– Впрочем, так ты мне нравишься даже больше, чем в военной форме! Все окрестные барышни придут в волнение!

Брат пожал плечами.

– Да, да. Знаю по меньшей мере двух, у которых забьется сердечко. Хочешь, скажу?

– Нет, прошу тебя.

Николай страдал от этого милого поддразнивания молодого человека, которым он больше не был и в само существование которого верил уже с трудом.

– Ты прав! Они не слишком хороши для тебя! Идем скорее! Отец у себя в кабинете. Как будет рад видеть тебя!

Мария взяла брата за руку, но тот не торопился, разглядывая висевшую над дверью голову волка с приоткрытой пастью, обнажавшей острые клыки, по обе стороны от нее – ружья, кинжалы. Все тот же запах зимнего дома: горящих поленьев, воска, солений. Воля его рассыпалась в прах.

– Я вернулся не один.

– С другом? – В голосе ее звучало любопытство.

– Нет, с женщиной. С женой. Я женился во Франции.

Открыв рот и крепко ухватившись за спинку кресла, она во все глаза смотрела на Николая. Лицо ее вновь погрустнело, подбородок дрожал.

– Отец знает?

– Нет. Я писал ему, просил, чтобы благословил этот брак. Он отказался. Я женился против его воли…

Сестра сжала пальцами виски, глаза ее наполнились слезами.

– О, как ты мог? – простонала она. – Как ты мог ослушаться отца?

– У меня не было выбора. Я был влюблен. Он не хотел этого понять. Уверен, он ничего тебе не рассказывал!

– Нет… Для него я все еще ребенок… Он ничего мне не рассказывает… А твоя жена, не та ли это прекрасная благородная француженка, о которой ты мне рассказывал, когда приезжал в отпуск?

– Да. Когда ты увидишь ее, не сможешь не полюбить.

Мария вытерла глаза ладонью.

– Это не имеет значения! Ты не должен был поступать так! Не имел права! Бог все видит, пусть он будет тебе судьей! Что ты собираешься делать?

– Сказать правду отцу.

– Ты сошел с ума! Он слаб еще, не полностью поправился, это убьет его!

Озарёв в замешательстве опустил голову: Мари права, болезнь все осложнила.

– Я пропал, – прошептал он. – Я не могу вернуться, не повидавшись с отцом. А если увижусь, разве смогу скрыть то, что у меня на сердце? Если же уеду, не повидав отца, что скажу Софи, как объясню, что не должен больше появляться в Каштановке?

– Где сейчас твоя жена?

– На почтовой станции в Пскове. Ждет меня. Готовится. Уверена, что приеду за ней и мы отправимся сюда вместе…

– Как все это ужасно! Я всем сердцем жалею ее. Но тем хуже…

Глаза ее грозно блеснули, голос стал хриплым:

– Тем хуже для нее! Тем хуже для вас обоих! Ты не должен ничего говорить отцу! Он стар, болен! А вы молоды! Полны сил! Устроитесь где-нибудь! Придумай что угодно, но только пощади его! Умоляю! Пусть останется в неведении!

– Опять ложь!

– Эту, по крайней мере, Бог тебе простит! Быть может, простит за нее и другие!..

Раздались шаги. Мари судорожно схватила брата за руку:

– Это он! Обещай, обещай мне, Николай!

Медленно отворилась дверь, и на пороге возник Михаил Борисович Озарёв в просторном халате, подпоясанном шнуром. Немного сгорбился, побледнел, постарел, но глаза все такие же живые. Молча ждал, пока сын покорно приблизится к нему. Тот почтительно поцеловал ему руку.

– Я знал, что ты появишься сегодня утром, – произнес отец.

Молодой человек был до такой степени поражен этими словами, что испугался, не лишился ли его батюшка рассудка. Они с сестрой жалобно переглянулись. Мари с натужным оживлением сиделки произнесла:

– Вы прозорливее меня! Признаюсь, только что, увидев Николая, подумала, что с неба свалился! Не правда ли, прекрасно выглядит?

– Да уж получше, чем я, – сказал Михаил Борисович. – Ты уже все знаешь?

– Да, Мари рассказала. Но теперь вы здоровы! Прочь все страхи!

Озарёв-старший расправил свои широченные плечи:

– Я не боялся! Столь многие ждут меня, что порой хочется присоединиться к ним! С другой стороны, так нехороши дела земные, так нехороши! Пойдем, поговорим по-мужски.

Николай последовал за отцом в его кабинет, где царил все тот же беспорядок, витал запах трубки, те же голубоватые блики лежали на черных кожаных креслах. Тяжелые зеленые шторы обрамляли окна, повсюду расставлены были малахитовые безделушки, пресс-папье и канделябры тоже были из малахита. Михаил Борисович открыл малахитовую коробочку, взял кусочек лакрицы, сунул в рот, уселся в кресло, указал на стул сыну. Молчание затягивалось. Хозяин Каштановки отдышался, пристально взглянул на него и неожиданно спросил:

– Кто эта женщина, с которой ты остановился на почтовой станции?

Сердце Озарёва-младшего бешено забилось.

– Да, – продолжал отец. – Я не просто так сказал, что ждал тебя сегодня утром, еще с вечера меня известили о твоем приезде в Псков. Тебя это удивляет? Ты должен был бы знать, что в деревне все становится известно быстро. Кто-то видел тебя на станции! В гражданском платье! Вышел в отставку по личным обстоятельствам!

Оглушенный, Николай подумал, что сцена эта выходит за рамки всего, что он мог предвидеть, ощущение собственного бессилия сковало его. Потом осознал, что не надо больше притворяться, и с облегчением вздохнул. Кто-то другой сообщил новость отцу, Мари не сможет упрекнуть его, что не пощадил батюшку.

– Говорят, она француженка, – не повышая голоса, сказал Михаил Борисович. – Думаю, это та женщина, о которой ты писал мне.

– Да, отец.

– Как согласилась она отправиться с тобой сюда?

– Потому что она – моя жена, – выдохнул сын.

Он напрягся, ожидая ответного удара, но гром не грянул, только Озарёв-старший будто вздрогнул. Глаза его блуждали, потом остановились на нем. Родитель плотно сжал губы, поднялся, сделал несколько шагов. Озарёв-младший сидел, не осмеливаясь нарушить молчание из боязни усложнить положение. Через несколько мгновений отец сел, сложив руки на коленях, во взгляде его была печаль, взглянул на сына и глухо произнес:

– Итак, ты женился без моего благословения.

– Простите, отец, но впервые нельзя было вам подчиниться!

– Нельзя? – подняв брови, спросил Михаил Борисович. – Почему, скажи, пожалуйста!

– Если бы я подчинился вашей воле, отказался бы от любви к женщине, которая заслуживает только восхищения!

– Да, конечно, – рассмеялся отец. – Любовь! Я забыл о любви! Что ж! Только о ней и надо думать в твои годы!