Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

Сережа помог тетушке сесть в коляску, сам устроился рядом и негромко произнес:

– Кстати, говорил ли я вам, что завтра мне надо отлучиться? Я еду в Псков – мне предстоит выступить свидетелем на процессе убийц моего отца.

Софи вздрогнула. Те три мужика так давно томились за решеткой, что она в конце концов бессознательно внушила себе, что дело уже решено.

– Разве их только завтра судят? – растерянно переспросила она.

– Ну да! Долгонько пришлось ждать! Надеюсь, приговор будет предельно суровым! Как жаль, что в нашей стране за уголовные преступления не карают смертной казнью!

– Заседание состоится при закрытых дверях, не так ли?

– Разумеется! Мы же не во Франции, где судебные процессы превращены в публичные представления!

– Печально! – вздохнула Софи. – Мне хотелось бы присутствовать в суде.

Коляска тронулась под звон бубенцов.

Три мужика, обвиненные в убийстве своего помещика, были приговорены к бессрочным каторжным работам. Сережа в тот же вечер торжественно и даже с оттенком грусти объявил за ужином Софи о том, какой приговор вынесен убийцам. Она подумала было, что христианское милосердие наконец-то возобладало у него над жаждой мести, однако он тут же продолжил, сосредоточенно разделывая на тарелке куриную грудку:

– Вчера вечером я говорил, что рассчитываю на примерное наказание; ну что ж, значит, я ошибся в своих расчетах… Видите ли, потерять сразу трех крепостных – это чересчур тяжело для хозяйства! Если бы еще речь шла о стариках… Но таким мужикам – молодым, крепким – нам никогда не найти замену! А работники они какие! Вот просто как на грех! Осип-рыжий одним топором мог любую мебель вытесать – раз-два, и готово! А Федька не имел равных в постройке тарантасов!.. Да что теперь говорить!.. Эх, знал бы я раньше!..

– И что тогда? – поинтересовалась Софи. – Вы бы их не выдали?

Сережа пожал плечами.

– Да нет, конечно, выдал бы!.. Как без этого, наказание необходимо!.. Хотя бы для примера… И потом… в конце концов… ради торжества правосудия!.. Но все же, когда их увели, объявив приговор, я почувствовал, будто у меня что-то вырвали из утробы!

– Странным образом проявляется ваше милосердие! – заметила Софи.

– Такой уж я человек, тетушка! У меня очень сильно развит инстинкт собственника. Я, видите ли, прекрасно понимаю, какое удовольствие вы испытываете, когда катаетесь в коляске по нашему поместью. У меня тоже, когда скачу верхом по дорогам, когда смотрю на поля, деревни, деревья, реку, крепостных и говорю себе, что все это принадлежит мне, – то есть принадлежит нам, – у меня тоже душа поет. И я чувствую себя вторым после Господа Бога. А разве есть для человека наслаждение выше того, которое он извлекает из сознания своего всемогущества? Разве можно найти что-то приятнее сознания, что можешь делать все по своей воле?

Холодная насмешливость, обычно свойственная Сереже, растаяла в огне страсти, которую он не хотел и не умел сдерживать. Слуги внесла абрикосовый пирог – одно из любимых его лакомств, Софи накануне нарочно этот десерт заказала, – но Сережа пирога даже не заметил, настолько был возбужден собственным неистовым красноречием.

– Взять в руку ком земли, размять ее и думать о том, что земля эта – продолжение тебя самого! Приказать крепостным сделать то или это, и они исполнят приказ так же послушно, как твои собственные ноги повинуются тебе, когда ты велишь им идти! Вот оно – истинное счастье! Город, светская жизнь, поверхностная дружба – поверьте, все это и тому подобное меня нисколько не привлекает…

Молодой помещик еще долго разглагольствовал в том же духе, сидя над полной тарелкой и не притрагиваясь к десерту. Затем в два приема умял солидный кусок пирога, вскочил из-за стола и следом за Софи направился в кабинет. Там она, устроившись поближе к лампе, достала из рабочей шкатулки вышиванье и принялась за работу. Рисунок представлял собой корзину, полную цветов, в стиле Редуте. [24]Софи лениво протягивала сквозь канву разноцветные шерстяные нити: если она станет и дальше работать так же неспешно, вышивка будет готова года через два, никак не раньше.

– Сережа, а вы никогда не подумывали о том, чтобы жениться? – спросила она.

Племянник звонко расхохотался.

– Никогда в жизни! Вы уж простите, тетушка, но я считаю глупостью надевать себе ярмо на шею, когда можно вкушать все те же наслаждения, оставаясь совершенно свободным!

Софи уже успела заметить, что раз или два в неделю племянник принаряжался, уезжал в город и проводил там весь вечер. Скорее всего, у него была там любовница. А может быть, дело обстояло проще: Сережа переходил от одной девки к другой, проституток-то в Пскове насчитывалось более чем достаточно.

– Но друзья у вас, конечно, есть? – спросила она.

– Господь с вами! Конечно, ни одного!

– Неужели? Однако в вашем возрасте…

– В моем возрасте, как и в любом другом, надо жить для себя и щипать травку вокруг своего колышка. Что поделаешь! Я люблю свой лужок! Я страстно его люблю!

Лицо Сережи разрумянилось, разгорелось от предвкушаемого удовольствия. Немного отдышавшись, он продолжил вдохновенные речи:

– Здесь всегда есть чем заняться, не надо даже за пределы поместья выезжать!.. У меня множество самых необычайных планов!.. Погодите, тетушка, дайте срок, я тут такого понаделаю!.. Вся губерния ахнет! Прежде всего, я велю покрасить все избы в белый цвет… А внутри, в рамочке на стенке, вывесят перечень долженствующей иметься там в наличии хозяйственной утвари, его надо будет проверять… Всех крестьян я одену одинаково… во что-нибудь такое чистенькое, приятное для глаз и удобное… Время для всех, в соответствии с нуждами поместья, будет распределено тоже одинаково, а уж надсмотрщики смогут проследить за тем, чтобы расписание соблюдалось, со всей строгостью… Всех девиц и всех вдов обяжу непременно выйти замуж… Те, кто в предписанный срок не обзаведется детьми, заплатят штраф… А детей с восьмилетнего возраста станем забирать из семьи, их воспитанием займутся особые наставники, с тем чтобы сделать из них безупречных работников…

На этом месте тетушка прервала его мечтания:

– То, что вы мне сейчас описываете, сильно напоминает придуманные в свое время Аракчеевым военные поселения. Но известно ли вам, Сережа, чем все это закончилось?

– Крестьяне в военных поселениях взбунтовались, потому что устав был им навязан бестолковыми чиновниками, непосредственно не заинтересованными в результате. Я же для своих крепостных все равно что отец родной! И они это знают! Я никогда не дам им умереть с голоду, однако розги прикажу замачивать в соленой воде, чтобы от порки спина подольше горела!