Александр Волков - Царьградская пленница

«А может, еще и на этом что-нибудь выгорит, – с купеческой хитринкой подумал Ефрем. – Недаром же попы в церквах проповедуют, что добродетель не остается на этом свете без награды».

– Послушай, Стоюн, – сказал он, – тебе шесть гривен серебра собрать за одну зиму трудно. И вот тебе мой сказ: ежели пошлешь со мной в поход сына и дочь, я им по гривне серебра за работу заплачу, у меня так положено. Из Новгорода одним стражем меньше возьму, да и без стряпухи как-нибудь до Киева доберемся. Сын твой будет стражем. Вон он какой, сохрани его господь от дурного глаза, могутной да высокий, а дочка стряпать станет.

Тут Стоюн не мог сдержать своих чувств и так обнял Ефрема, что у того кости затрещали.

– Да будет тебе, человече, будет! – ворчал купец, освобождаясь из могучих объятий рыбака. – Ишь, силища у тебя медвежья! Коли сын в тебя, то я не прогадаю, – рассмеялся он.

– Я за тебя в огонь и в воду пойду! – воскликнул Зоря.

Ефрем отплыл, сопровождаемый всеобщими благословениями.

В семье Пересвета известие о том, что Ольга объявилась, вызвало живейшую радость. Оружейник смотрел на Стоюна и его детей как на родных, и ему приятно было узнать, что они хоть немного утешатся в своем горе. Он пошел на торговище, где продавались рыболовные снасти, и вернулся с большим свертком, упакованным в рогожу. Подозвав сына, он сказал:

– Вот свези Стоюну, как поедешь рыбалить.

Любопытный парень расковырял дырку в рогоже и увидел, что внутри сеть.

– Ой, батя, – в восторге воскликнул он, – какой ты добрый!

– Ладно, ладно, – улыбнувшись, ответил Пересвет, – ему теперь каждая резана дорога, а в эту сеть все лишняя рыба попадет.

– Батя, – просительно заговорил Неждан, – зачем до воскресенья откладывать? Можно, я сей час свезу? Сам говоришь, каждая резана…

– Ладно, поезжай, – согласился отец.

Через час Неждан был в доме рыбака. Развернув рогожу, Стоюн ахнул от восхищения: он держал в руках великолепную трехстенку, [67]локтей [68]триста длиной.

Чтобы купить такую, он должен был бы проработать три-четыре месяца, и при том вся семья сидела бы впроголодь.

«Доброе дело само таит в себе награду, – подумал Стоюн. – Не спаси Зорька Нежданку, и не было бы этого…»

Он обратился к гостю и взволнованно сказал:

– Передай же ты от меня отцу земный поклон и вечную мою благодарность!

И он склонился перед парнем, коснувшись пальцами правой руки земли.

А тот, смутившись, ответил невпопад:

– Дядя Стоюн, можно, я помогу Светланке огород полить?

С этих пор дела Стоюна резко пошли на поправку: ведь таких сетей, как подаренная ему оружейником, во все Черторые было еще только две-три у самых зажиточных рыбаков. Уплатив годовой оброк князю, Стоюн возил теперь в Угорское, а то и в самый Киев осетров, стерлядей, сазанов, широких круглых, лещей.

Другим обитателям Черторыя тоже стало жить полегче: на огородах поспели репа, морковь, капуста, в лесу набрали на целую зиму грибов. Подошла пора убирать рожь, пшеницу, но хлебопашцы смотрели на свои нивы с грустью: они знали, что большая часть урожая опять уйдет в княжеские закрома.

На следующий день после того, как у них побывал новгородский гость, Зоря отправился к Геронтию и принес ему радостную весть о матери. Инок прочитал молитву о путешествующих, страждущих и плененных и заставил парня заучить ее наизусть.

– Каждодневно будешь говорить во время утренней и вечерней молитвы, строго приказал монах.

– Буду, отче святый! – обещал Зоря и тут же рассказал старику, что думает написать матери письмо.

Отец Геронтий это намерение вполне одобрил, но усомнился в том, что ученик сможет его выполнить. Читал Зоря хорошо, но в искусстве письма ушел недалеко. Ведь он царапал буквы стилосом на бересте, а писать чернилами на пергаменте ему еще не доводилось. Этот материал был очень дорог: он выделывался из тонких шкурок телят, ягнят или козлят.

– Ладно, чадо, я сам напишу письмо твоей матушке, – сказал монах и поднял руку, чтобы оградить себя от бурных благодарностей Зори.

И письмо было написано. Большое письмо, где подробно рассказывалось обо всем, что случилось в семье после пленения Ольги.

Письмо заканчивалось уверениями в вечной любви и обещаниями мужа и детей выкупить Ольгу из плена, для чего они положат все свои силы, все свое умение и старание. И Зоря от всей души поставил под этим письмом свою подпись.

Отец Геронтий свернул письмо в трубочку, вложил в берестяный футляр, искусно сделанный Зорей, и запечатал монастырской печатью, которую выпросил у игумена Симеона.

На футляре был написан адрес:

«Город Царьград, в дом златокузнеца Андрокла, что на Псамафийской улице, а отдать в руки русской рабыне Ольге от ее мужа и детей».

Но написать письмо было просто, раз Зоре и его семье благоволил один из виднейших письменных умельцев в стольном Киеве, а значительно труднее было его отправить.

Много дней бродил Стоюн по торговищам, расспрашивая, не собирается ли кто из купцов в Царьград, но таких не находилось. Наступала осень с ее бурями на Русском море, когда прерывались более чем на полгода поездки по водному пути «из варяг в греки». К счастью, княжеский ключник, купивший у него рыбу для Ярославова стола, рассказал, что на днях должен отправиться посол к византийскому императору Роману III Аргиру. [69]Великий князь предлагал ему заключить союз против печенегов, и это было такое важное дело, ради которого стоило рискнуть несколькими лодьями с людьми, которых могло поглотить сердитое осеннее море.

Стоюн разыскал боярина Светозара, поклонился послу двумя громадными осетрами, попавшими в новую сеть, и тот обещал ему боярским словом, что письмо будет вручено.

:Ольга получила письмо из Киева через три месяца после того, как оно было написано. Боярин Светозар сдержал обещание, и письмо было отнесено в дом Андрокла одним из боярских слуг.

Радость Ольги не знала границ, когда призванный в дом грамотей Кутерьма прочитал послание, написанное монахом Геронтием. Какие утешительные новости! Стоюн жив, он поправился от своей опасной раны! Дети не сгорели в тайнике, и Зоря даже стал большим грамотеем, как пишет об этом неведомый, но добрый инок! И ее помнят дома, никакая злая разлучница не стала между нею и любимым! И семья копит деньги на выкуп ее из неволи!

Глаза Ольги засияли таким внутренним светом, она вся так преобразилась, что даже знавший ее много лет Малыга удивился.

– Ну и хороша же ты, женка! – задумчиво сказал старик. – Тебе бы большой боярыней быть, а то и княгиней.

Ольга поцеловала деда в морщинистую щеку и весело возразила:

– А вот выкупят меня муж и дети, буду и я в своем дому княгиней!