Колин Маккалоу - Бита за Рим (Венец из трав)

Секст Луцилий — тот, что приходился кузеном Помпею Страбону, — надеялся стать народным трибуном в текущем году. Консервативный настолько, насколько того требовала семейная традиция, он с оптимизмом смотрел в будущее, намереваясь препятствовать всем и каждому из тех радикальных мужланов, которые также надеялись быть избранными на этот пост. Но когда Сулла явился в Рим с армией, Секст Луцилий оказался одним из тех людей, что были весьма удивлены таким внезапным вмешательством в их планы. Он отнюдь не возражал против действий Суллы. Напротив, по его мнению, Сульпиций и Марий вполне заслужили того, чтобы их удавили или — еще лучше — сбросили с Тарпейской скалы. Какое бы это было зрелище — наблюдать, как массивное тело Гая Мария, колыхаясь, летит вниз с остроконечной скалы! Каждый в Риме любил или ненавидел старого мерзавца, и Секст Луцилий как раз относился к тем, кто его ненавидел. Если бы Секста Луцилия спросили о причинах такой ненависти, он бы ответил, что без Мария не было бы и Сатурнина, а сейчас — и Сульпиция.

Разумеется, он разыскал очень занятого Суллу и заверил его в своей горячей поддержке, предлагая ему свои услуги в качестве народного трибуна в текущем году. Но затем, когда Сулла превратил плебейское собрание в пустое место, надежды Луцилия потерпели крах. Беглецы были осуждены, и это позволило ему воспрять духом, но ненадолго — до тех пор, пока ему не удалось обнаружить, что схватить намерены одного только Сульпиция. На бегство остальных решено смотреть сквозь пальцы. В том числе и на бегство Гая Мария — а ведь Гай Марий куда худший негодяй, чем Сульпиций! Луцилий пожаловался на это великому понтифику Сцеволе, но встретил весьма холодный прием.

— Постарайся не быть таким тупым, Секст Луцилий, — сказал ему великий понтифик. — Необходимо было удалить Гая Мария из Рима, это правда. Но как ты мог вообразить, что Луций Корнелий хочет его смерти, да еще от своей руки? В Риме осуждают действия Суллы против Рима. Осуждают, но терпят. А как ты думаешь, каково будет отношение римского большинства к Сулле, если он убьет Гая Мария? И неважно, что это будет сделано согласно приговору. Смертный приговор был вынесен потому, что у Луция Корнелия не было иного выбора. Ему пришлось сделать так, чтобы беглецов осудили за измену в центуриях, а такое осуждение автоматически влечет за собой смертный приговор. Все, чего добивается Луций Корнелий, — это Рим без Гая Мария! Гай Марий — это непременный атрибут Рима. Кто же в здравом уме согласится лишить отечество этого непременного атрибута? А теперь ступай. Секст Луцилий, и больше не досаждай консулу такими глупостями!

Секст Луцилий ушел. Он больше не пытался увидеть Суллу. Он понял Сцеволу: никто в положении Суллы не захотел бы отвечать за казнь Гая Мария. Но факт оставался фактом: Гай Марий осужден за измену и находился на свободе. Он будет скрываться до тех пор, пока его не выследят и не убьют. Марию явно предстояло остаться безнаказанным! Он опять сумел выйти сухим из воды! И если старик не сунется в Рим или в любой другой большой римский город, то сможет вытворять все, что ему вздумается. Ведь никто не решится предать казни «непременный атрибут»!

«Ну хорошо же, — думал Секст Луцилий, — ты со мной еще не рассчитался, Гай Марий! Я буду счастлив войти в историю как человек, который пресек твою нечестивую карьеру».

С этой мыслью Секст Луцилий нанял полсотни бывших конников, причем задешево — немаловажная деталь в те времена, когда каждый столь остро нуждался в деньгах, — и отправил их выслеживать Гая Мария. Отыскав его, они прикончат ненавистного старца на месте — по закону, за измену.

Тем временем собралось плебейское собрание и избрало народных трибунов. Секст Луцилий выставил свою кандидатуру и был избран — плебсу всегда нравилось иметь одного-двух крайне консервативных трибунов. И вот отсюда-то и полетели искры.

Поощренный своим избранием, но политически бессильный, Секст Луцилий вызвал главаря своих наемников, с которым имел короткую беседу.

— Я один из немногих людей в этом городе, кто не испытывает особых денежных затруднений, — заговорил Секст Луцилий, — а потому добавлю еще тысячу денариев, если ты принесешь мне голову Гая Мария. Только его голову!

Наемник, который за тысячу денариев охотно бы обезглавил всю свою семью, проявил неподдельную готовность:

— Разумеется, я сделаю все от меня зависящее, Секст Луций. Я знаю, что старика нет к северу от Тибра, а потому начну искать его на юге.

Через шестнадцать дней после того, как корабль, ведомый Публием Мурцием, покинул Остию, он вошел в порт Цирцеи, находящийся менее чем в пятидесяти милях вдоль побережья ниже Остии. Матросы были измотаны, запасы воды исчерпаны.

— Прости, Гай Марий, но это необходимо было сделать, — заявил Публий Мурций, — мы не можем продолжать идти на юго-запад.

Гай Марий, не протестуя, кивнул:

— Необходимо так необходимо. Я остаюсь на борту.

Его ответ показался слишком необычным Публию Мурцию, и он поскреб в затылке. И только на берегу он понял все. Все Цирцеи только и говорили, что о событиях в Риме и об осуждении Гая Мария за измену; если вне Рима такое имя, как Сульпиций, вряд ли было известно, то Гая Мария знали повсюду. Капитан быстро вернулся на свой корабль.

С видом гнусным и вместе с тем решительным Мурций предстал перед своим пассажиром.

— Извини, Гай Марий, но я человек почтенный, судовладелец, и мое дело придерживаться установленного порядка и перевозить грузы. Никогда в своей жизни я не занимался контрабандой и не хочу начинать этим заниматься сейчас. Я всегда платил портовые налоги и акцизные сборы — и нет никого ни в Остии, ни в Путеолах, кто мог бы это опровергнуть. И то, что я никак не могу тебе помочь, кажется мне знаком богов. Да, это боги наслали на нас неудачный ветер. Бери свои вещи, и я помогу тебе перенести их в шлюпку. Ты сможешь найти другой корабль. Я ни слова не скажу о твоем пребывании на борту, но рано или поздно мои матросы проговорятся. Если ты отправишься немедленно и не будешь пытаться нанять другой корабль прямо здесь, с тобой все будет в порядке. Ступай в Таррацину или Кайету.

— Я благодарен тебе за то, что ты не выдал меня, — любезно ответил Марий. — Сколько я тебе должен за то, что ты доставил меня сюда?

Но Мурций отказался от дополнительного вознаграждения:

— Того, что ты мне дал в Остии, вполне достаточно. А теперь, пожалуйста, уходи!

Протиснувшись между Мурцием и двумя рабами, сидевшими у левого борта, Марий перелез через борт корабля и спустился в шлюпку. Он выглядел сейчас очень старым и разбитым. Марий не взял с собой раба или слуги, его хромота стала сильнее. А Мурций вдруг ощутил гордость. Да, он гордился, что целых шестнадцать дней сам Гай Марий был его пассажиром. И вот этот никчемный, вечно жалующийся человечек понял, что не может он просто так взять и высадить Мария. Поэтому он взял двух своих рабов и вместе с ними доставил шлюпку на берег к югу от Цирцей. Там он прождал несколько часов, пока один из его рабов не вернулся с нанятой лошадью и провизией.