Игорь Гергенрёдер - Донесённое от обиженных

От накатившего облегчения у Лабинцова заломило виски. Отрывочные фразы караульных зазвучали освежающим волнением:

— Не посмели силой!

— Такого указу Оренбург бы не дал!

— А полезли б в наглянку — мы бы влепили!

Было ясно, что это только начало предолгих всепоглощающих обсуждений.

Предрика, уже уверенно-деловой, объявил тоном победителя:

— Наша позиция коммунистов — учёт местных нужд!

Он подошёл к инженеру, улыбкой разливая пересахаренное дружелюбие:

— Покажите вашу пушечку…

Семёну Кирилловичу стало как-то противно-жарко, он протянул пистолет рукояткой вперёд. Председатель взялся цепко его осматривать, поворачивая так и эдак и едва не нюхая.

— Английская вещь?

— Бельгийская.

С неохотой возвращая пистолет, человек проговорил вкрадчиво-осуждающе:

— Оружие с собой носите…

Семён Кириллович рассказывал обо всём этом тестю, а тот, обладая воображением и опытом, дорисовывал эпизоды. Устремления зятя, обстоятельства его деятельности стали для Байбарина волнующим открытием. Он увлекался разговорами с Лабинцовым, и когда у того выпадал часок для прогулки, и дома, за вечерним чаем.

Хорунжий с острым трепетом сочувствовал революционному пылу зятя — хотя непременно опроверг бы любого, кто его самого назвал бы революционером. Для Прокла Петровича было непреложным право земледельцев на землю, на её урожай, он всегда без колебаний ответил бы, что признаёт частную собственность. И, однако, присвоение рабочими золота, принадлежащего заводчикам, нашло в его сердце горячее одобрение. Он ни за что не захотел бы «понять», что этим золотом должна распоряжаться компания, тогда как работавший на неё посёлок остался без продовольствия и топлива.

Особенно же задушевный отклик вызвало у Прокла Петровича неподчинение губернскому центру. Его так и захватывало — что же было дальше? В дождливый вечер, когда он расположился в кабинете зятя, тот в своём рассказе дошёл до появления на сцене новых участников:

— В конце зимы к нам прибыло башкирское правительство.

— Правительство?

— Это была делегация из девяти человек, с небольшой охраной. Руководство, как они представились, автономного Башкурдистана.

То, что описывал Лабинцов, относилось к занятным попыткам национально-освободительных сил найти взаимопонимание с советской властью. Поскольку большевики провозглашали священным право наций на самоопределение, некоторые борцы за независимость склонялись видеть в них союзников.

Совет Баймака, примеряясь к унылой и буйной обстановке в крае, заподозрил, естественно, малоприятные для себя цели визита. Всякая мысль о приехавших растворялась в нервирующей озабоченности тем, насколько кипуче настроены башкиры, которых представляет делегация, как много их — тех, кто готов явиться сюда с винтовкой?

Актив посёлка не без суетливости собрался на заседание и в зудящем чувстве опасности и любопытства следил, как они входят в комнату: семеро офицеров-башкир царской службы, канувшей в Лету, и два сельских учителя. Военные были при саблях на поясной портупее и наганах, погоны отсутствовали, а в петлицах сияли ярко-красные розетки — по моде, взятой либеральным офицерством после Февраля семнадцатого.

Предрика, чьё лицо сейчас было — сама напряжённая осмотрительность, — встал из-за стола и любезно произнёс:

— Товарищи делегаты, примите наше уважение! И… прошу! — он сделал плавный жест рукой, приглашая гостей расположиться в креслах у стены.

Вопрос задал сидя:

— Какой будет ваш… это самое… ультиматум?

Офицер Карамышев, чьё имя сохранится в истории края, начал с того, что они приехали не с ультиматумом. Он заявил о желательности союза:

— Мы признаем за вашими рабочими право на завод и рудники, а вы могли бы выделить людей для наших общих вооружённых сил. Мы формируем красные дружины, — слово «красные» гость произнёс с подчёркнутой доверительностью.

— Красные дружины, так, так… — повторил председатель сочно, округляя рот: изображал ласковую участливость.

— У нас тоже советы, как и у вас, — продолжил Карамышев, — мы, как и вы, против монархистов и всех, кто хочет восстановить великую и неделимую. Башкурдистан находится в войне с реакционным казачеством.

Предрика солидно кивнул:

— Сколько у вас уже набралось народу?

Карамышев со сдержанной гордостью ответил, что большинство башкир «безусловно и убеждённо стоят за автономный Башкурдистан» — но мешает недостача оружия.

Глаза баймакского руководителя заблестели и скользнули по лицам депутатов, среди которых был и Лабинцов.

— Да завод-то у нас не оружейный, — простодушно объяснил председатель гостям и, словно осенённый догадкой, высказал: — Вы, это… чтобы золото вам выделить? то есть деньги на оружие?

Заговорил гость по фамилии Магизов, учитель, которого Лабинцов со своего отдалённого места принял за студента, а потом мысленно определил этого пожилого человека как «юношески старого».

— Деньги у нас собственные есть, — делегат взял из рук сидящего рядом коллеги большой, раздувшийся от содержимого портфель лакированной чёрной кожи и поместил у себя на коленях.

Слова своей неожиданностью встряхнули руководителей Баймака. Все смотрели на портфель остановившимися глазами, и эта заворожённость выражала предчувствие многообещающего делового пункта.

Предрика привстал из-за стола:

— Товарищи, переходите сюда! чего вам там у стенки-то…

Гости уселись за столом с депутатами совета, и Магизов похлопал ладонью по портфелю:

— Деньги мы сами можем предложить — на покупку оружия.

Карамышев подтвердил и многозначительно упомянул Орск. В этом городе, расположенном к югу от Баймака на важной железнодорожной линии, торговля оружием сделалась бойким промыслом тамошней власти. Совет солдатских и рабочих депутатов скопил запасы винтовок, гранат, патронов, которые отбирались на станциях у фронтовиков, что тянулись с захлебнувшейся войны. Губернское руководство взимало с Орска свою долю прибылей, при этом грозно требуя, чтобы оружие не продавалось «подозрительным, кто мог быть от белых партизан».

Карамышев пояснил мысль: если рабочие Баймака и башкиры начнут создавать общие красные дружины, орский совет продаст для них винтовки без затруднений.

Предрика сжимал карандаш и расправлял перед собой листки бумаги. Казалось, он производит в уме какой-то математический расчёт.

— В Орск мы могли бы послать наших, там и знакомые есть… но наши должны одни ехать! — он почесал тупым концом карандаша переносицу. — Если от вас тоже поедут — ничего нам не продадут. Невозможное дело! — вздохнул он огорчённо и сожалеюще.