Владилен Машковцев - Золотой цветок - одолень

— Ого! Я отберу камушек у монаха, принесу тебе...

— Отбери! Я дам за него сорок солнышек!

— Сорок золотых? Монах меня надул! Я убью его и заберу камень.

— Я отвалю тебе семьдесят, токмо принеси! Умоляю, Ермоха!

— Не чешись, принесу. А может, ты у меня иконку купишь?

— Какую?

— Золотую.

— Покажь.

— Гляди: богоматерь! С ребенком, как полагается.

— Это же ведьма, Ермошка!

— У тя солнца в бане нетути, потому на иконке баба-яга.

— Такую уродину я не приму, — отказался Сенька.

— Купи, она с тайной!

— С какой?

— Иконка из двух пластин, с тайником для смертельного яду.

— Там яд?

— А как ты думал? Сыпь в бокал князю. И он околеет.

— Открой тайник.

— Я не умею. Но Бориска могет.

— Отмыкай! — приказал Сенька.

— Дай иглу и шило, — согласился Бориска. — Мы не открывали, не глядели. Мабуть, там и нет яду. Нам было недосуг. От Астрахани мерзли месяц.

— Есть игла и шило, отворяй!

Ермошка и Сенька сели на лавку рядом. Глядели с любопытством. За дверью в бане базарили Охрим и князь Голицын. Опьянели от радости старики.

— Иглой колем в глаз Исусику, шилом тычем в око богородице, — пояснил Бориска. — Там замки пружин...

Иконка раскрылась с легким щелчком. Пламя свечи; затрепетало, на пол упал свернутый вчетверо листок бумаги. Сенька подхватил его, разгладил и начал читать вслух:

— Государю всея Руси Михаилу Федоровичу биваху челом писарь казацкого Яика Матвей Москвин. Извещаху о верности рода царских дозорщиков в третьем поколении. А послы с Меркульевым уходяху в Московию без умыслов о злодеяниях. Но утайную казну оныя под Магнит-горой укрываху. И дозорщика сыскного приказу божьего раба Платона Грибова жестокой смерти предаваху. Казаки мнози доднесь живущи в скверне, крыяхуся от суда государева...

— Неужели Матвей — предатель? — вскочил, побледнев, Бориска.

— Что же теперича делать? — растерянно снял шапку Ермошка.

— Где ты взял иконку? — прищурился Сенька.

— Украл у отца Лаврентия.

— Не укради! — озоровал Сенька.

— Хорошо, что украл! — не согласился с философским замечанием Бориска.

— Сюда идет шинкарь Соломон, — глянул в оконце предбанника Сенька.

— Бежим к Меркульеву! — распорядился Ермошка, хватая за руку Бориску.

Государь, царь и великий князь всея великия и малыя и белыя Руси Михаил Федорович Романов был доволен послами казачьего Яика. Казаки подарили ему землю огромную на две тысячи поприщ с гаком, по реке — от Хвалынского моря до Камня. И дитятя неразумный увидел бы по рисунку, что на земле этой можно поместить четыре Польши, шведов и немцев с потрохами, а на остатке поселить голландцев. Бояре думные сомневались, гундосили:

— Обман таится у казачишек за поклоном земле русской. Нет у них выгоды соединяться с нами. Заманят наше войско на Яик и побьют.

Царь оглаживал мерцающие самоцветами и золотом бармы, смотрел на изогнутые носки сафьяновых сапог, поеживался от сырой прохлады каменных палат. Боярам он отвечал спокойно, смиренным голосом, но с твердостью духа, как учил отец — патриарх Филарет:

— На все воля божья. А посылать войско на Яик мы и не замышляем.

— Повременить бы, государь, — сопел боярин Морозов. — Выведать бы поползновения атаманов, паки темен их умысел. А любови к земле русской ни у кого нету, никогда не было и не будет.

— Не было и не будет! — поддакнул князь Голицын.

— Токмо у летописцев она, — обрадовался Морозов поддержке.

— Где мы боярствуем, там и любовь, — примкнул Воротынский.

...Дьяк сыскного приказа Артамонов опять напомнил:

— В доносе казацкой женки Зоиды Грибовой весть об утайной казне.

— Если такая казна существует, она принадлежит казацкому войску. Мы и не заримся пока на казну, бояре! — произнес государь твердо.

«Пока не заритесь! А завтра будете зариться!» — раздраженно подумал Артамонов.

Царь даже не глянул на дьяка, хотя обращался к нему:

— Ты бы помолчал, Артамонов. Где твои хваленые дозорщики на Яике? Они не известили нас о посольстве. Они у тебя молчат. Их не существует. А ефимки ты требуешь...

«Какие огромные у царя руки! Как у дровосека! — щурился Голицын. — Коим образом он перстни напяливает? И плечи широкие — мужицкие».

Милославский вообще не мог вникнуть в беседу царя с боярами. Мыслил о своем позоре. Ночью в светлице его дочери Маняши застали доброго молодца. Он выбил рамы, выпрыгнул в окно и убежал. А заходил соблазнитель в хоромы открыто, переодевшись девкой... Маняшу побили и заперли в темный чулан. Но она не выдает совратителя.

Бояр пригласили к царю, дабы обсудить выезд на охоту. А они говорили о заседании вчерашней думы. Сильны русичи задним умом. Князь Долгорукий и Шереметьев высказали предположение, что на Яик идут большой войной кызылбаши или хайсаки. А может, и султан замыслил поживиться. Скорее всего, даже именно турки! Дабы взять Россию в клещи! На рисунке сие выглядело убедительно. Но по земле пройти эти расстояния было невозможно! Посему царь говорил уверенно:

— Казаки не просят помощи. И, наоборот, бояре: Меркульев обязуется заслонять нас от хайсацкой орды. Почуяв за спиной саблю, поутихнет и мятежная Башкирия. Казаки могут смять неистовых за один бросок. А если на Яик пойдет султан, он там увязнет смертельно, обескровеет! Яик для нас — это дар божий!

— Но крепости казацкие потребно поднять по реке вверх, до Магнит-горы, — вмешался Долгорукий.

— Не сразу Москва строилась... Боярин Морозов потно багровел:

— Помыслим, якобы все так изукрасно, государь. Но как можно позволить казачишкам подлым жить без податей на земле вельми богатейной? Какой-то оброк, хоть маленький, должон быть. Опосля увеличим...

— Казачество надобно бы вывести на Руси огнем и мечом, с корнем! Дабы не осталось и воспоминаний! — колыхнул жирным животом Голицын.

— Кабы росли во рту грибы... Так баяли еще древние римляне, греки и кукареки! — воздел государь руки к потолку, передразнивая князя.

Бояре засмеялись. Скука развеялась мгновенно. Все рады были понасмешничать над гордецом Голицыным. Да и болтовня была пустой. С казаков не возьмешь налога, подать. Действительно — кукареки!

Царь скомкал свою курчавую бородку в кулаке:

— Быть тому, как порешили вчера на думе, бояре. Заготовьте грамоту о пытках и казни табакуров и указ о строительстве крепости в устье Яика. Повелеваю ставить укрепление купцу Гурьеву. Розмысла наймет пущай за свои деньги. Полковнику Соломину к лету отбыть на кораблях в Яицкий городок.

— Пошлем два полка, государь? — спросил Долгорукий.

— Один полк стрельцов, князь, — вздохнул царь. — Полк молодых стрельцов, первогодков. Так советовал нам патриарх. Стрельцы само собой поженятся на казачках. Значит, мы закрепим Яик и родственными узами. Дабы не случилось измены. Астраханского воеводу, дурака старого, отзовите в Москву.