Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

— Разве вы были не втроем?

— Векторе схватили! — с горечью сообщил Мадреим.

— Не может быть! — вырвалось у Ерназара-младшего, он побледнел. — Где схватили?

— Его поймали у самой стены, можно сказать — за ноги с нее сдернули! — всхлипнул Мадреим.

— Он не выдержит пыток! Он приведет сюда ханских нукеров! — Ерназар-младший был в панике.

— У нас есть выход — сняться отсюда! — попытался успокоить всех Алакоз. — Но почему задерживаются Михайлов и Генжемурат?

— Они должны оставить ложные следы в Туямую-не, а Зарлык с джигитами — в Ходжейли!

Казалось, воздух наполнился ожиданием несчастья. Каллибек и Тенел, уединившись в уголочке, о чем-то шептались.

— Каллибек, ты хорошо знал Векторе. Какой он парень? — спросил Алакоз.

— Умный, спокойный, — тотчас же откликнулся Каллибек.

Умеет хранить тайны?

— Еще как! И потом — он терпеливый. Иногда кто-нибудь из сирот жаловался ему, как бессердечны сытые люди. А он говорил: «Сытый голодного не разумеет! А ты терпи, как твой народ терпит голод и лишения».

— Молодец Векторе!.. — улыбнулся Алакоз мальчикам. — Конечно, пока все не соберутся, нам с вами, джигиты, придется подрожать да потрястись слегка, на то нынче и холода! — смягчил он свои слова шуткой. — Может, чтоб отвлечься, поговорим, помечтаем, а? Вот ты, Мадреим, чего бы ты хотел?

— Мира! Покоя! Если так оно и выйдет, я создам снова семью.

— А есть ли у тебя кто на примете? — поинтересовался Алакоз.

Мадреим встрепенулся, лицо его просияло, озарилось внутренним светом.

— Коли джигиту повезет с женой, его печаль уменьшится вдвое, а радость увеличится вдвое. Я раньше не верил, что бывают хорошие жены, а теперь поверил, убедился! — Мадреим задохнулся от восторга и волнения. — Имя моей мечты — Гулзиба. Плохо только, что я уже сейчас ревную ее ко всем на свете!

— Заруби у себя на носу, страдалец ты мой! Ревность мужа все одно что бешеная собака: на хозяина лает, а вора в дом пускает. — Мухамедкарим дружески толкнул Мадреима локтем в бок.

— Ерназар-ага, оказывается, Сержанбай умным был человеком, проницательным! Какую жену себе высмотрел-выбрал! Хоть на старости лет, на закате жизни, да повезло ему с женой.

— Почему «был»? Разве он умер? — Ерназар почувствовал спазм в горле.

— Умер, а как же, умер! В ту самую ночь, когда вас угнали в Хиву. Эту весть, вернее, обе вести сообщила нам Гулзиба! Пришла к вашей юрте уже в трауре и объявила. Какая она была красивая!

— Да, она умная женщина, — произнес Алакоз веско. — Мне понятны твои намерения и желания, Мадреим. Ну, а ты, Мухамедкарим?

— А что я… Недаром говорят: удивляться надо не тогда, когда кукушка садится в чужое гнездо, а тогда, когда она совьет свое. Я как кукушка… — пожал в смущении плечами Мухамедкарим.

Ерназар-младший не стал делиться с друзьями тем, что собирается делать, как собирается жить. Он рассказал Ерназару, как все переживали за него, как каждый старался хоть что-нибудь, хоть самую малость внести, чтобы только освободить его, вырвать из лап хивинцев. Вспоминал, кто как себя проявил, что сказал… Сообщил он и то, что собранные средства должны были отвезти в Хиву Саипназар и Мамыт во главе с Фазылом.

— Я всем вам благодарен, — голос Алакоза дрогнул. «Вот о каких деньгах стражник толковал мне! Только он-то считал, что их сунула тюремной страже моя жена, — размышлял он. — Это, наверно, придумал Фазыл, он расчетливый, сметливый, решил небось, что хана купить сложнее, чем стражу! А тюремщики народ алчный — за деньги отца родного продадут, не то что своего хана!»

На рассвете послышался конский топот — это прибыл Зарлык со своими соколами, а спустя час-другой стали подтягиваться и остальные. Когда уже все, кажется, отчаялись дождаться Михайлова и Генжемурата и' уже стали свыкаться с мыслью, что они скорее всего тоже угодили в руки врагов, на опушке леса показались Михайлов и Генжемурат. Их кони ступали рядышком, грива в гриву. Было видно, что оба всадника утомлены, но ничем не встревожены. Это сразу приободрило и Алакоза, и его соколов.

— Джигиты, мы заставили вас изрядно поволноваться, — были первые слова Михайлова. — Но мы сделали большой крюк с Аннамуратом и его друзьями, чтобы наверняка сбить с толку преследователей.

Туркмены все целы?

— Целехоньки. Они скрылись в направлении Устюрта. А сами-то вы как?

— Живы-здоровы, головы тоже на месте! — переговаривались между собой соколы.

Начали разжигать костры, готовить котлы; соколы суетились, довольные удавшейся операцией. Теперь, когда с ними был Алакоз, они чувствовали себя уверенно, считая, что все образуется, будет как надо. Их оживление и радость погасил Мухамедкарим. Он не выдержал всеобщего ликования; ему казалось, что грех молчать, грех скрывать правду, таящую опасность.

— Джигиты, Векторе попался!

— Что, что ты сказал? — подступили к нему со всех сторон…

Словно рухнули разом все подпорки уютного, надежного шалаша и пронесся над его развалинами холодный ветер. Воцарилась тишина, изматывающая, оглушающая сильнее, чем раскаты грома. Все забыли про весело потрескивающие костры, про бурно кипящие котлы со свежим мясом. Каждый примерял по-своему и опасность и последствия того, что Векторе оказался в ханском застенке. Все с тревогой и надеждой погля дывали то на Михайлова, то на Алакоза.

— И зачем мы только взяли с собой Векторе!

— Попробуй не возьми его! Он был такой хитрющий! Все равно бы увязался!..

— Зачем так! Он не хитрый вовсе, а умный!

— Какая разница, что хитрый, что умный!

— Очень большая!.. Умный заботится о пользе народной, а хитрый — он только о своей выгоде печется!

Тогда, выходит, среди каракалпаков тьма-тьмущая хитрых… И среди хивинцев тоже! — не сдавался джигит, который назвал Векторе хитрым.

— Кто взбирается на коня, всегда рискует и под конем оказаться! — произнес строго Михайлов. — Вы взялись за священное дело, стали соколами. Да будет вам известно — не вы одни поднялись против своего угнетателя хана. У нас в России люди тоже не раз восставали против царя. Даже во времена правления великого нашего царя Петра Первого — против него, против несправедливости господ крестьяне поднимались! Их вождем был Кондратий Булавин; он, между прочим, обращался за поддержкой к каракалпакам… Так-то вот!

Все подались к Михайлову, окружили его, просили взглядами: расскажи, расскажи еще! Михайлов, переглянувшись с Алакозом, стал рассказывать соколам о Пугачеве, о Разине, о декабристах.

— А вы сами, вы тоже против царя? — без обиняков спросил молоденький чернобровый сокол.

— Как вам поточнее ответить? Хоть я и русский, но хвалить всех русских подряд за то лишь, что они русские, не буду. В царском окружении немало мерзавцев и холуев, которым наплевать и на свой народ, а уж на другие народы — тем более. Поэтому-то отчасти до сих пор и не осуществилась мечта ваших предков о присоединении к России. Для меня нет народов плохих и хороших. Одни — звезды побольше, другие — звезды поменьше, а так все равно каждая звезда — это звезда, и каждая светит по-своему.