Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

— Джигиты, следуйте за мной! — воззвал к соколам Алакоз. Однако никто, кроме Михайлова, Генжемурата, Зарлыка и еще двух-трех всадников, не тронулся с места. Алакоз попридержал коня. — Ну, коли так, скачи, Ерназар, в Хиву! Вместе с Генжемуратом!

Алакоз не стал отделять ишана от его спутников. Он распорядился, чтобы их отвели в лачугу, что находилась рядом с «русской стеной» и шалашом.

На пятые сутки, в сумерки, из Хивы прискакали Генжемурат и Ерназар-младший. «Фирман хана — подлинный, — сообщили они, — не поддельный…»

Алакозу будто кинжал в сердце вонзили — теперь соколы за ним не последуют…

— Ерназар! Ты счастье приносишь, ей-же-ей! — заплясал Мадреим. — Пошли мы за тобой — и нам счастье выпало! Теперь можно и расходиться с миром по домам!

— Мадреим, ты что, чужие мысли умеешь читать? — вскричал Ерназар-младший. — Вы, Ерназар-ага, возобновили «ага-бий», обучили нас всяким премудростям, уму-разуму научили!.. Вы создали отряд каракалпакских соколов! Трудности, лишения — мы всё выдюжим теперь!.. Дали нам воинское мастерство! — заливался он соловьем, — Даже от русских мы не получили бы столько высоких должностей да чинов, как от Хивы!.. Бекто-ре-сирота не выдал нас, и это тоже из-за уважения к вам! Какое на нас свалилось счастье, какая удача!

— Где Векторе? — Алакоз был мрачен.

— Его повесили на городских воротах, так до сих пор и…

Ерназар сглотнул слюну, перевел дыхание.

— Да, хан милостив, очень милосерден наш хан!..

Соколы приумолкли.

— В детстве у нас была игра в «дыни». Ребята лепили из глины дыни, стараясь опередить друг друга — кто раньше, кто быстрее слепит. — Зарлык поочередно поворачивался лицом к своим соколам. — Тот, у кого дыня не получалась как надо, быстренько разрушал ее, остальные следовали его примеру. Все своими руками ломали дыни, которые только что слепили, ломали да еще при этом приговаривали: «Нашу игру нарушил черт…» Даже вступали в состязание: кто раньше всех разрушит то, что сделал собственными руками…

— Зарлык, мне твои намеки не ясны, вернее — не нравятся… Среди нас нет глупых детей, — Мухамедка-рим был слегка обескуражен и обижен.

— Ерназар-ага, у вас, по-моему, нет оснований обижаться на народ и на своих джигитов, — пробовал оправдаться Ерназар-младший. — Сейчас все надо принять таким, как оно есть. Слава богу, вы избежали страшной опасности, можете спокойно вернуться в аул, к семье… Правда, в Хиве нам дали понять, что показать пример в сборе ханского налога первым должны вы…

— Голова повинна в том, что творит рука! — с грустью произнес Алакоз. — Я не смог стать хорошей головой, не сумел…

— Джигиты! — возвысил голос ишан. — Хоть вам это будет и не по нраву, предупреждаю вас: хан недоволен тем, что среди вас находится русский! — Он двинулся прочь, за ним потянулись остальные.

Около «русской стены» остались Алакоз, Михайлов, Генжемурат и Зарлык. Алакоз грозно покосился на Генжемурата, и тот вспылил:

Чего ты ешь меня глазами? Что я — враг тебе?

Алакоз долго, долго следил за всадниками, пока они все до самого последнего не скрылись в лесной чаще.

— Кто-то когда-то спросил у мудреца: «Как вы стали мудрецом?» Тот ответил: «Наделал-натворил целую гору ошибок — тогда и стал!..»- буркнул Алакоз и отвернулся от Генжемурата. Потом горячо обратился к Михайлову:- Мы последуем за вами!

Михайлов грустно помотал головой:

— Нет! В таком составе это нецелесообразно. Видишь ли, я сам не понимаю порой всех хитросплетений, всех колебаний в политике нашего царя. Иной раз мне кажется, что он просто боится, остерегается людей, которые прибывают к нему, говорят от имени своего народа. Может, он принимает их за беглецов?

На лице Зарлыка застыли скорбь и безнадежность, он сидел будто глухой и немой. Генжемурат так сжал губы, что они побелели.

— Почему же так все обернулось? — спросил Алакоз у Михайлова голосом, в котором звучали обида и боль.

— Знаешь, главная сила в любом деле — цель и вера в нее! Я думаю, что веры — я имею в виду веру в большом смысле! — было недостаточно! Твой народ, твои джигиты еще не поняли до конца твою высокую цель! Пока не поймут, не поверят — будь к этому готов, — ничего у вас не получится!

— Вера, цель! — вскинулся, вознегодовал Алакоз. — Разве этот народ кому-нибудь, кроме бога или шарлатана какого-нибудь, поверит?

— Поверит, поверит! Если умно поведешь себя! Прежде всего нужно подорвать веру людей в хана и в ишана, поколебать их авторитет! Помните, я рассказывал вам о Иване Калите? Вам пока придется пользоваться его методами…

— Ну что ж, не будем торопить события! — с грустью изрек Алакоз. — Но есть у меня к вам одна просьба. Нельзя нам уже теперь упускать то, что пригодится в будущем… Что, если мы пошлем к вам в Оренбург, Михайлов, двух-трех смышленых ребят? Не поможете им русской наукой овладеть?..

— Попробую! — коротко выразил свое согласие Михайлов.

Ерназар уединился в шалаше с Каллибеком и Тенелом. Беседа их длилась долго.

Каллибек и Тенел пустились в дорогу с Михайловым. Зарлыка и Генжемурата Ерназар отправил в аулы, сам же остался у «русской стены».

Ему необходимо было побыть наедине с самим собой. Разобраться в событиях, в людях и себе самом. Ерназар чувствовал себя точно волк, рыскающий по вымершему, совершенно пустому лесу, — никому он не нужен. А ему?.. Нужен ли кто-нибудь ему? Из живущих на земле людей? И что такое человек вообще? Человек, в котором так причудливо смешались трусость и смелость, сила и слабость, ум и безумие, верность и предательство!.. «Где уж мне постичь человеческую природу, коли я в себе-то толком разобраться не могу», — в бессилии думал он. Голова у него шла кругом, мысли ме шались, гнали одна другую… Как и почему он так позорно просчитался, обманулся в народе своем, в людях, в джигитах, взлелеянных, воспитанных собственными руками?.. Что нужно, что необходимо народу? И нужно ли вообще что-нибудь? Может быть, его удел — покорность и неволя! Может быть, подачка с ханского стола — это все, чего жаждут те, на кого Ерназар надеялся, кого он принял за народных защитников?.. А чего хочет он сам, к чему стремится, чего добивается? И хватит ли у него мужества и терпения, чтобы опять и опять внушать каракалпакам достойные помыслы и цели, повести их за собой. Хватит ли?.. Люди так устроены, что жалкие крохи, если крохи эти швыряет им хан, слепо принимают за щедрый дар. Да еще славят при этом ти — рана: как-де он милостив, как печется о них, как ценит тех, кто верно ему служит!.. Да, раболепство и покорность, слепота и мелкое тщеславие — как они уродуют людей и как цепко держат в своих когтях!.. Лишь бы сильные мира сего ценили, лишь бы не забыли о пользе и выгоде «ближних своих»!