Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

— Прости меня, Гулзиба, прости! Когда у человека свои тревоги, свои заботы, ему бывает не до горестей других. Я все время жил мыслями о судьбе народа, поэтому…

— А я? Разве не принадлежу, не отношусь к нему, твоему народу?..

— От кого, у тебя ребенок? — вырвалось у Ерназара.

— Господи, когда же ты удушишь змею, что угнездилась у тебя в сердце? — с отчаянием простонала Гулзиба.

— Как зовут твоего сына?

— Чтобы скрыть от людей правду, я назвала его Нурджаном. Именем, которое было созвучно с именем Сержанбая. Но… но по правде, оно должно рифмоваться с твоим именем! Сына зовут Нурназар.

Ерназар направил коней обратно, к «русской стене».

— Я облегчила свою душу, Ерназар, тем, что открыла тебе всю правду! — услышал он нежный шепот Гулзибы. Ерназар вел коней так, что они касались один другого боками. — Говорят, несчастливый человек не может сделать счастливым другого человека, не может наделить его счастливой судьбой… Я несчастливая, но готова все сделать, все, чтобы только ты был счастливым! Все, что в моих силах, возможное и невозможное.

— Я очень счастлив, Гулзиба, сейчас!

— Пройдет время — и весь народ твой будет счастливым!

— Когда это будет!..

— Как было бы хорошо, если бы мужчины научились у женщин терпению и умению ждать.

— Гулзиба, никогда раньше я не подозревал, что объятия женщины могут быть такими сладостными! — зашептал на ухо Гулзибе заново покоренный ею Ерназар. — Ты вернула мне силы и веру в себя. У меня просьба к тебе: пусть ни один человек не узнает о нашей с тобой любви, я дал клятву матери…

— Не тревожься понапрасну! Ты для своего народа останешься единым и непогрешимым богом!.. И для меня тоже!

Ерназар просиял.

Ты вернула мне больше, чем силы и веру! Мне снова хочется жить, и гораздо больше, чем раньше!

…Ерназар вновь вернулся к каждодневным делам и заботам.

Он стал сам отвозить в Хиву ханский налог. В этом пышном многолюдном городе будто кто-то душил его, будто кто-то следил за ним из-за каждого угла подозрительным взглядом. В Хиве он чувствовал себя так, словно этот город перехитрил его, разбил его мечты и надежды, а теперь насмехается над ним. Быть там, среди чужих людей, таящих за улыбками враждебность и ненависть, для Ерназара стало сущей пыткой.

Однако стоило ему встретиться с Гулзибой втайне от всех, как жизнь опять начинала казаться ему прекрасной, а окружающий мир — сиять всеми цветами и красками…

Жизнь продолжалась!

Оренбург — врата в Россию для людей Востока… Слава об Оренбурге среди каракалпаков шла такая же, как слава о русском царстве. Царстве сильном, мощном, грозном — куда до него хивинскому ханству! — и в то же время свободном, привольном и добром.

Каллибек и Тенел держали путь не просто в русский город, а в новый, чудесный мир. Два сына каракалпакских степей, с младенчества привыкшие к бескрайним пескам, к зарослям камыша на берегах Арала, были убеждены, что и другие земли и страны, такие же, как их родная, с детства милая земля, ничем от нее не отличаются. Их представления начали рушиться чуть ли не с первых шагов. Даже в соседних казахских степях, о которых Каллибек и Тенел прежде и знали, и слышали, Михайлов сумел открыть им много такого, чего прежде не заметил бы их глаз, — богатства этих степей, прошлое народа, их населяющего.

Оренбург поразил юношей. Город из дерева, кирпича и камня, гостиный двор, лавки купцов, церкви, колокольни, амбары, таможня — все крыто жестью, все крепко, надежно, удобно и богато. Каменные дома, да еще не в один этаж. Это произвело на Тенела и Калли-бека впечатление сказочное, нереальное, ошеломляющее. Они были в восторге. Михайлов только улыбался.

— Вот это дома! Они, наверно, никогда, никогда не разрушатся! — восклицал Тенел.

— Никогда не изнашиваются да не разрушаются лишь склепы на кладбищах! — поправил его Каллибек.

— Эка куда хватил, парень! Человеку, думающему о завтрашнем дне, негоже сравнивать дом со склепом, — Михайлов недоуменно покачал головой.

Каллибек ничего не ответил, только едва заметно усмехнулся.

На улицах путникам повстречалось множество народа — одеты люди были странно, не как в ауле, речь их была непонятная, говорили они громко, не стесняясь. Среди них было немало военных — Михайлов тут же объяснил своим подопечным, как отличить, кто солдат, кто офицер. Тенел и Каллибек смотрели на все широко открытыми глазами и время от времени подталкивали друг друга локтями в бок и перешептывались: «Вот это силища!..»

Михайлов жил в доме из жженого кирпича, неподалеку от казармы. Владелица дома, сердитая, неприветливая старуха с морщинистым лицом, принесла Михайлову ключи и, что-то ворча себе под нос, удалилась.

— Вот и моя обитель! Дом этот принадлежит вдове, вы ее только что видели. Женщина, доложу я вам, она крутая, раздражительная и скуповатая, но я с ней лажу, — сообщил Михайлов.

В комнате Михайлова стояли кровать, стол и три стула. Он слегка подтолкнул Каллибека и Тенела к стульям, и они уселись на них — точь-в-точь робкие, желторотые птенцы, впервые вылетевшие из гнезда и умостившиеся на ветке дерева. Михайлов открыл ключом соседнюю комнату, обвел ее внимательным взглядом, потом позвал туда и ребят.

— Вот здесь будет ваша спальня, — бодро объявил Михайлов. — Тут просторно и удобно! Запомните: отныне, с этой самой минуты, мы с вами начинаем учить русский язык. Все, что я скажу по-татарски или по-казахски, я буду повторять на русском языке. Слушайте и учитесь! — Михайлов задорно подмигнул ребятам и действительно заговорил по-русски.

Юноши, конечно, не поняли ни единого слова, но одно они усвоили твердо и сразу же: с Михайловым они не пропадут, с ним будет им и хорошо, и надежно. Каллибек и Тенел с благоговением взирали на белоснежные постели, трогали, оглаживали руками простыни, подушки в накрахмаленных наволочках, скатерть на столе… Михайлов принес кое-какую посуду. Из мешочков тут же были извлечены засохший хлеб, жареное просо, другая немудреная снедь; Михайлов уместил на столе объемистый чайник с уже заваренным чаем. Каллибек и Тенел были очень голодны, но сейчас им было не до еды. Они глотали куски кое-как, жевали быстро, запивали чаем, не чувствуя его вкуса: им не терпелось поскорее обойти весь город, все увидеть, все осмотреть — начать новую, прекрасную, как в сказке, жизнь. В нетерпении по очереди выглядывали они в окно на улицу. Они не могли глаз оторвать от маршировавших солдат, вслушивались в звуки офицерской команды, в звуки городской улицы…

После чая они пошли в комнату к Михайлову и принялись осматривать ее. Больше всего поразило их, что стены комнаты разукрашены каким-то причудливым орнаментом. «Это обои из бумаги!»- пояснил с улыбкой хозяин. Но еще сильнее ошеломила их полка с книгами. Каллибек и Тенел будто прилипли к полу возле нее, не решаясь пошевельнуться возле этакого богатства.