Тулепберген Каипбергенов - Непонятные

Переправа оказалась опасной. Мешало сильное течение. Не все соколы умели плавать, таким приходилось цепляться за хвосты и гривы своих коней. Молодых робких лошадей брали под уздцы джигиты, которые были покрепче и повыносливее, и, успокаивая их, вводили в реку…

Когда Алакоз удостоверился, что на берегу никого не осталось, и собрался пустить своего коня вплавь, из-за маленького холмика показался всадник. Ерназар от неожиданности вздрогнул.

— Это я…

— Гулзиба?! Зачем ты здесь?

— Потому что ты не на свадебный той собрался! В аул я не вернусь…

— Отпусти своего коня! Будешь держаться за хвост моего — он сильный.

— А ты как же? — голос Гулзибы выражал нежность и беспокойство.

— Я? Поплыву сам! Небось не забыла, какой я пловец!

— Нет, нет, здесь течение очень бурное, с ним нелегко справиться!

Чтобы прекратить спор, Алакоз связал крепким узлом поводья обоих коней и пустил их в воду. За хвост одного коня ухватился сам, за хвост другого — Гулзиба.

Кони плыли медленно, но уверенно. Ерназар опасливо следил за Гулбизой — как бы ее не унесло течением. Он заметил, что она устает, выбивается из сил, и, обхватив ее рукой, чуть-чуть приподнял. В середине реки была небольшая мель, Ерназар дал Гулзибе немножко передохнуть. Он прижал ее к груди и прошептал:

— Какая ты отважная, Гулзиба!

— Ты всегда хвалишь меня, расточаешь нежности в воде или около воды! — Она улыбнулась печально.

Он молча погладил ее косички, с них тонкими струйками стекала вода.

— Оставь, Ерназар!

— Гулзиба, Гулзиба, многое понимаешь именно в такие вот минуты. Я люблю тебя, по-настоящему люблю!

— Настоящая любовь бывает только у настоящих людей! — Гулзиба бросилась в воду, поплыла.

— А я, по-твоему, не настоящий, что ли? — спросил Ерназар, когда они оказались на берегу.

— Я о себе говорю! Я проклята богом! Мне суждена горькая судьбина, потому что я посягнула на счастье другой женщины.

— Но такой, как ты, нет больше! Скажу тебе истинную правду. Мой сын для меня всегда был первая опора, а ты вторая. А теперь я убедился: ты первая моя опора и радость! Ты, Гулзиба! Я об одном мечтаю: чтобы ты любила Хожеке, как своего родного сына, — голос Ерназара дрогнул.

— Что с тобой, Ерназар? — почуяла неладное Гулзиба, но он не ответил, двинул коня к соколам, смутно вырисовывавшимся в ночной тьме…

Прозвучал призыв к утреннему намазу. Ерназар приказал оставить коней в укромном месте — в низине, а соколам бесшумно двигаться к расположению ханских нукеров.

Хивинцы были застигнуты врасплох. Поднялась паника — одни хватались за оружие, другие метались в поисках укрытия, третьи отбивались кувшинами для омовения, четвертые сдавались… Потом постепенно опамятовались, собрались с силами и схватились с соколами в рукопашной. Дрались пиками, палками, камнями — всем, что попадалось под руку. Бой продолжался до полудня. Трусов не было: одна сторона сражалась за собственную жизнь, другая — за свободу и жизнь, за родину и независимость.

Ерназар наблюдал за боем с невысокого холма. Вон кто-то из соколов мчится на выручку к товарищу и натыкается на хивинскую саблю, вон кто-то с размаху рубит ненавистного врага! Откуда-то с тыла к хивинцам подлетел на своем вороном сотник Мухамедкарим, погнался за всадником на сером коне, вонзил пику, вынул, поскакал дальше… Во вражеском кольце дерутся Мадреим и Рахманберды, рубятся саблями, под их взмахами нукеры падают, валятся направо и налево. Однако храбрецам все равно никак не удается вырваться из кольца, оно становится все плотнее! Сзади разбрасывает, снимает противника Джанибек-бий со своими воинами. Мадреим, Рахманберды вырвались, уже вырвались!.. «Молодцы, молодцы, храбрецы!»-громко похвалил их Ерназар, будто они его могли услышать.

Ожесточенная, упорная битва продолжалась… Заметив, что враги обходят Маулена и Абдурахмана, Ерназар бросился им на подмогу. Маулен догнал хивинца, вонзил копье в его лопатку, свалил с коня. Абдурахман управлялся с тремя нукерами — он рубился обеими руками одновременно. К нему и поспешил Ерназар на помощь — одного рубанул сзади саблей, остальные бросились прочь.

— Как Генжемурат, нашли? — Алакоз стер со лба пот.

— Нашли, отбили, он ранен.

Алакоз не решился задать вопрос, который застрял у него в горле: о сыне. Снова врезался в гущу противников. Хивинцы стали отходить, не в силах противостоять натиску каракалпаков. Окрыленный этим, Алакоз приказал соколам:

— Дальше Майлы-шенгель не ступать! Там граница.

Однако возбужденные, разгоряченные боем и победой соколы стали протестовать:

— До Майлы-шенгеля еще далеко!..

— Потому и не следует терять головы! Вы и ваши кони притомились! — Ерназар пытался своим спокойствием охладить их пыл. — Ну, Мадреим, всех своих врагов раскидал?

— Всех! С божьей помощью победим! Прославим наш народ на весь Хорезм! — гордо отозвался Мадреим.

— Не знал, что ты такой хвастун! И как язык у тебя поворачивается произносить этакие слова: «Прославим наш народ!» Сам только что, будто заяц, давал стрекача от хивинца. И хивинец-то хилый, тощий, как рукоятка плети! А туда же, в герои, в палваны метит! — поддел его Маулен.

— Маке, а ты сам? Сам-то убил хоть одного врага? Подложил, как говаривали наши предки, под свою голову подушку? — поддержал шутливый разговор Ерназар-младший.

— Вы что, сомневаетесь, что я в состоянии добыть себе подушку? Да я столько положил-разметал нукеров ханских, что на целую подстилку наберется, не то что на единственную подушку!

— Я свидетель! Маулен дрался, как палван! — подбодрил его Ерназар. — А ты, что это ты хихикаешь, лежебока ты этакий! Нарушили хивинцы твой сладкий сон, потревожили, а? — погрозил он пальцем Шонкы.

— Я не соня, Ерназар-ага, не лежебока! Я сокол что надо!

Шутливо перебраниваясь и подтрунивая друг над другом, гордые одержанной победой, соколы дожидались, когда к ним подоспеет Зарлык-хан.

— Джигиты, хвала вам, слава! Того, кто любит свой народ, любит весь мир! — издалека закричал своим воинам Зарлык. — Соколы, друзья, оказавшие нам помощь в труде мирном и ратном, военачальники! Враг отступил! Позорно бежал!.. Три дня отдыха! — Хан ликовал вместе со всеми.

— Стоит ли давать врагу такую большую передышку? Хивинцы укрепятся в Ходжейли! — усомнился Алакоз.

— Ничего, ничего! Наши доблестные соколы устали! Им нужно передохнуть! Мы тем временем подумаем, как с наименьшими потерями захватить Ходжейли! — откликнулся Зарлык.

Ерназар в душе не одобрил решения хана, но оспаривать его не стал, лишь приказал биям без промедления собраться на совет.

Совет заседал всю ночь. Бии и сотники спорили, пререкались, не удержались даже от взаимных оскорблений и обид. План выработали такой: самые опытные, верные, закаленные военачальники и соколы переоденутся в одежду дехкан и горожан и по двое, по трое проникнут в город. Там они сначала хорошенько высмотрят, разведают, как Ходжейли охраняется, как укреплен, а потом постараются переманить на свою сторону его жителей…