Рой Якобсен - Стужа

Однако ж Йорунн была чистая и дикая, как запальчивый ребенок. И Гест несколько раз сватался к ней, правда с пьяных глаз, наутро сожалея об этом. Но во время следующей попойки сватался снова, говорил, что будет ее кардиналом, он ведь и латынь знает. Йорунн его предложения отвергала, называла своим исландским мальчиком-двергом. В ответ Гест провозглашал ее Колдуньей с белых гор, потому что, пробыв тут месяц, обнаружил, что она ясновидящая. Пришел домой мокрый, вусмерть пьяный после очередной ночи в дурной компании и проснулся от ее мелодичного голоса. Лежа с закрытыми глазами, она сказала, что видит четверых детей, играющих на бурой весенней лужайке под большой четырехглавой горою, двух мальчиков и двух девочек, Халльберу и Стейнунн.

— Они смеются? — спросил Гест.

— Да, — отвечала Йорунн, — ведь мальчики не знают, что хладирский ярл казнил их отца, а девочки думают, что ты вернешься. Еще я вижу крупную темноволосую женщину, которая учит их ткать, сейчас она поднимается на гору, по этой тропе она ходила много раз, сама ее и проторила, но сейчас она идет медленно, потому что носит под сердцем дитя, и на губах у нее играет светлая улыбка, ведь она уже любит это дитя, будто глаза его не один год смотрят на нее, это мальчик, твой сын, он растет у нее во чреве, набирается сил, как раз оттого, что она изо дня в день поднимается на горную кручу и молится перед крестом, вырезанным на скале.

Эта картина так явственно предстала у Геста перед глазами, что рука его невольно потянулась поддержать Ингибьёрг, хоть она и оттолкнет его, ей помощь не надобна, пусть даже она вдруг с криком сгибается.

— Пришел срок, — испуганно говорит он и видит, как она рожает на траве под вешним солнцем, как появляется на свет красный орущий мальчуган, которого она встречает ликованием, ибо теперь будущее усадьбы и рода обеспечено. Внезапно ребенок замолкает, будто ему нечем дышать, и она сама окропляет его водой, дабы он не погиб, прежде чем хоть раз согрешит, и, встрепенувшись, он опять принимается кричать.

Гест с облегчением переводит дух, но тотчас его молнией пронзает мысль, что, может статься, этому мальчику придется взять в руки оружие и мстить за него, коли он, Гест, не сумеет остаться в живых, а затем жить в столь же бесконечных скитаниях. Потрясение столь велико, что Гест решает проснуться; любой может проснуться, думает он, и я тоже, надо просто открыть глаза, — и он видит Йорунн, теплую, красивую, с такой же светлой улыбкой на губах, как у Ингибьёрг, потом и она открывает глаза.

— Ты все видела? — недоверчиво спрашивает он.

— Да, видела.

— Ребенок жив?

— Жив.

Зато Гест теперь не жив. Утром он идет на работу, сосредоточенно режет узоры на рулевых веслах и планширах по образцам, какие ему дают, пьет только по вечерам, и не до умопомрачения, а так, чтобы скоротать время, пока надоедливые мужчины Йорунн сделают свое дело и она сможет вновь открыть свои провидческие глаза.

— Ты видишь Грани? — спрашивает он. Грани, который глаз не сводит со Стейнунн. Она видит седовласого Тородда, что и нынешний год собирается в горы на плавильню, и Хедина, который переберется в Хавглам вместе с женщиной из почтенного тьоттского рода. В особенности же Гест интересуется сыном, тот уже ползает в траве и летом будет крещен — каким именем его нарекут? Н-да, на севере в Сандее жизнь у всех идет своим примечательным чередом, и в порыве дерзкой уверенности он предполагает, что Онунд, наверно, не сумел натворить там больших бед, и спрашивает, не видит ли Йорунн и его:

— Можешь увидеть Онунда?

— Да, — отвечает она, но лишь после того, как Гест подробно его описывает. А видит Йорунн вот что: Онунд бредет берегом фьорда, четыре дня, и ясным осенним днем приходит в Сандей, измученный голодом, стужей и лютой ненавистью, но к тому времени люди его так околдованы радушием Ингибьёрг, что все его яростные призывы пропадают втуне, кроме того, он узнаёт, что Ингибьёрг отправила Геста на юг, к ярлу, и что она готова одолжить ему, Онунду, корабль, чтобы он мог добраться до Тьотты.

Затем Онунд исчезает. Йорунн не может сказать, чем он занят после Сандея, парус его точно крыло на волнах — взмах, и он пропал в вышине. И это тоже на удивление под стать Гестовым надеждам, он пьет еще меньше, а работает еще больше и как-то вдруг приобретает славу прилежного и искусного мастера.

Каждый вечер по возвращении домой Гест терпеливо ждет, глядя, как Йорунн наполняет кожаный пузырь горячей водой, потом холодной и снова горячей, зажимает его между ног, промывает себе влагалище, чтоб не осталось в нем семени тех мужчин, с которыми она спала. Гест даже сам греет воду, лишь бы поскорее лечь в постель и устремить взор на Сандей, — Йорунн вздрагивает от холодной воды, стонет от горячей, заливаясь румянцем, и вздрагивает опять, она не прочь и немножко подкрепиться да пропустить кружечку-другую пива, а прежде чем сосредоточиться, непременно требует у Геста денег, до нитки норовит его обобрать, но уж тогда поведает что угодно, про Стейнунн, которая, стоя на берегу, рассказывает историю…

Какую же именно?..

На этот вопрос у Йорунн ответа нет, никогда.

Постепенно Геста начинает раздражать, что одно Йорунн видит, а другое нет. В особенности ему удивительно, что она не рассказывает ни про Исландию, ни про Нидарос, хотя новости оттуда очень бы пригодились. И вот однажды утром он просыпается от собственного голоса, да, голос явно его собственный, ведь в комнате никого больше нет, он садится на постели и понимает, что говорит во сне и что так с ним было всегда, говорит о том, чего страшится, на что надеется, о чем тоскует, он — мечтатель-сновидец, а Йорунн, вероятно, не более чем внимательная слушательница?

Гест встает, выходит на улицу, оглядывает крохотную лачугу. Возвращается внутрь и спрашивает себя, стоит ли идти на верфь. Стоит ли дожидаться Эйстейна? В конце концов на верфь он все-таки идет. Но как раз этим утром «Суровый Барди» — корабль, который они строят для Эрлинга сына Скьяльга, — найден в плачевном состоянии, изрубленный топорами и звериной ненавистью. Многие говорят, что за лиходейством стоит сам Эрлинг и его люди и что они же искорежили другие корабли на побережье, дабы под этим предлогом уклониться от ярлова похода на Англию. И тогда Гест уходит. Покидает свое рабочее место, возвращается в лачугу, никого там не находит и снова собирает свои вещи, вернее жалкие их остатки, ибо недели, проведенные с Йорунн, с женщиной, которая умеет дать мужчинам именно то, чего они жаждут, сиречь их собственные мечты, дорого ему обошлись. С собой он берет оружие, условный знак, полученный от Ингибьёрг, немножко денег, однако к деньгам Йорунн не прикасается, она их заслужила, обвела его вокруг пальца и преподала хороший урок насчет собственной его неосведомленности. Засим он уходит из города, держит путь на восток.