Натан Рыбак - Переяславская Рада (Том 1)

Изо всего нашего полка бог спас только меня и еще одного воина, – нам чудом удалось переплыть реку. Из других полков отойти удалось весьма немногим, ибо река и густые леса сильно затрудняли правильное отступление.

Какая судьба постигла свиту польного гетмана пана Мартина Калиновского, сказать трудно. При гетмане находились: его сын, его милость пан коронный обозный, каштелян черниговский пан Одживольский, староста красноставский пан Марк Собесский, их милости паны Балабан и Незбытовский, подсудок брацлавский Козаковский и несколько других вельможных шляхтичей. Во всяком случае, вряд ли кому-нибудь из них удалось пробиться сквозь густые массы вражеских войск. Иноземцы и рейтары держались стойко, но из них, боюсь, мало кто сможет в будущем защищать Речь Посполитую.

Его милость пан воевода брацлавский, который стоял недалеко от лагеря, но не присоединился к нам, смог, по-видимому, отступить в Каменец.

Заднепровское войско и полки воеводы Киселя и Сапеги стояли в Ахматове. Им удалось соединиться, и, окруженные казаками, они с боем отступают в Полесье.

Каковы намерения врага – одному богу известно.

Можно опасаться, что он двинется вглубь Речи Посполитой. Поэтому, видимо, совершенно необходимо организовать оборону коронных земель не позже, чем за одну-две недели. Предлагая все эти суждения на усмотрение вашего светлого разума, выражаю надежду, что несчастливые известия, принесенные не философом, а опаленным порохом воином, будут все-таки приняты благосклонно.

Надеюсь также, что вы не забудете бедного солдата, который усердно служит уже двадцать лет. Полагаюсь на вашу милость. Ваш покорный слуга – Никола Длужевский, подстароста брацлавский.

Ново-Константинов, ночь, двадцать четвертого мая 1652 года".

...Коронный канцлер еле дочитал письмо. Его знобило, хотя сквозь открытые окна лилось июньское тепло. Он приказал слуге разжечь камин и закрыть окна.

Только что этим утром он узнал из тревожного письма сенатора Адама Киселя, что воевода принужден оставить Киев и временно будет пребывать в своем маетке в Гоще. Кисель намекал на дурные слухи о судьбе Калиновского и прочих региментарей. Письмо Длужевского не оставляло уже никаких сомнений.

Так была сведена на нет победа под Берестечком, которую столь заботливо и старательно готовили. Уходил в небытие Белоцерковский трактат.

"Теперь, может быть, сейм утвердил бы его... – мелькает мысль у канцлера.

– Но поздно!" Канцлер глубже усаживается в кресло, закутывает ноги шкурой леопарда. На камине швейцарские часы бьют пятый час. Во дворце играют трубы: это король садится обедать.

Через несколько дней стало точно известно о гибели под Батогом польного гетмана Мартина Калиновского с сыном, Марка Собесского, Балабана, Одживольского и многих других рыцарей, имена которых знала вся Речь Посполитая.

Армия Мартина Калиновского, первоклассное войско, вымуштрованное и подготовленное для предстоящих великих действий, было разбито наголову.

Свыше шести тысяч жолнеров, в том числе много иноземной пехоты, попало в плен к Хмельницкому.

Король приказал объявить двухнедельный траур в знак скорби по гетману польному и всему шляхетству, павшему в битве. На башне магистрата и над дворцом подняли черные флаги.

...Шведский посол Франц Мейер и венецианский посол граф Кфарца в эти дни имели приватную беседу. Кфарца вынужден был признать:

– Синьор Альберт Вимина был прав, отдавая должное гетману Хмельницкому. Не кажется ли вам, сударь, что этот Хмельницкий теперь семимильными шагами пойдет на север, прямо в объятия Московского государства? Я не вижу препятствий к их слиянию.

Шведский посол взял из золотой табакерки щепотку табаку и старательно запихал его в ноздри. Вытер усы платком и выжидающе смотрел на венецианского посла.

– Это будет весьма неприятно для нас...

Венецианец сокрушенно покачал головой.

Мейер многозначительно сказал:

– Объединение всех русских земель в одном государстве – крайне беспокойное и малорадостное событие для Европы. Ни одному монарху сие не наруку. Усматриваю, господин посол, в этом и более важное: Хмельницкий утверждает чернь в ее противоестественных стремлениях. С давних пор известно, кому владеть землей, кому работать на ней...

– Думаю, что и Хмельницкий такой же мысли. Не это, господин Мейер, главное.

Послы задумчиво смотрели друг на друга. С достоинством выжидали, кто первый вымолвит слово.

Граф Кфарца думал: «Ослабление Речи Посполитой не в интересах Венецианской республики. Это означало бы утрату всех надежд на помощь в войне с Турцией за Крит».

Франц Мейер думал: «Ослабление Речи Посполитой три года назад, в дни Тридцатилетней войны, было бы своевременно, но теперь сие весьма нежелательно. Московское государство стремится к берегам Балтийского и Черного морей. Держать его в железном кольце, замкнув выход к морю, вскоре станет невозможно».

– Хмельницкий понимает, – сказал немного погодя Мейер, – великое значение для Украины присоединения ее к Московской державе. Допустив отделение богатых и плодородных латифундий от своей короны, король Ян-Казимир ослабит королевство. Речь Посполитая потеряет свою силу, лишится богатых земель, большого числа дешевых рабочих рук, отважного войска. Она будет стоять перед угрозой утраты земель, ранее захваченных у Московского государства. Поляновский договор станет пустым словом.

– Он и теперь таков. Разве не известно вам, господин Мейер, что Хмельницкий пользуется большой поддержкой Москвы? – Граф Кфарца раздраженно повысил голос. – Наш посол из Москвы сообщил что Хмельницкому дают оружие, пушки, порох, ядра, зерно. Торговые люди с Украины освобождены от пошлины в русских городах. И, говоря откровенно, я не вижу: что тут может сделать Речь Посполитая?

– Есть только один способ предупредить события.

Кфарца вопросительно взглянул на шведа:

– Вы хотите сказать...

– Вы поняли меня, господин посол.

Мейер протягивает руку к серебряной вазе.

– Что это за цветы, господин Кфарца?

– Ландыши, господин посол. Вы думаете, что только...

Мейер удивленно подымает брови. Ей-богу, этот венецианец привык, чтобы ему каждую мысль разжевывали.

– Я имею в виду войну, господин посол, как единственный способ предупредить события, нежелательные для наших государств.

– Но лучшая армия, господин Мейер, лучшая польская армия разбита под Батогом. Коронный канцлер вчера высказал мне опасение, что Хмельницкий может двинуться вглубь Польши. Коронный канцлер боится бунта собственной черни. Он больше верит наемному войску, чем своим жолнерам.

Шведский посол хрипло рассмеялся.

– Коронный канцлер – недальновидный государственный муж. Он хороший католик, но плохой дипломат. Я бы посоветовал королю сменить его на преподобного нунция Иоганна Торреса. Святой отец гораздо лучше разбирается в мирских делах. Хмельницкий не двинется теперь вглубь Польши. Почему? Я вижу, у вас этот вопрос на устах. Да потому, господин посол, что Хмельницкий не захочет теперь рисковать. Он выиграл битву и будет готовиться на своих землях к новому походу, и знаете, сообща с кем?