Колин Маккалоу - Женщины Цезаря

— Это общественный двор, — пояснила Лициния. — Ты знаешь это по мероприятиям, на которых присутствовал.

— Но у меня никогда не было времени и возможности побыть одному, чтобы рассмотреть его как следует, — отозвался Цезарь. — Когда нечто принадлежит тебе, ты смотришь на это совсем другими глазами.

Нигде высота Общественного дома не была так заметна, как с середины этого главного перистиля, с четырех сторон обнесенного стенами до самых крыш и окруженного крытой колоннадой из темно-красных дорических колонн. Полукруглые окна верхнего этажа находились над красиво расписанными тыльными стенами. На красном фоне были представлены изображения знаменитых весталок и их деяний. Лица весталок имели портретное сходство, потому что старшие весталки имели право на собственные imagines — восковые маски, раскрашенные натуральными красками, с париками того же цвета, что и волосы у живого человека. Эти маски и послужили образцами для скульпторов.

— Мраморные статуи все изваяны Левкиппом, а бронзовые — Стронгилионом, — пояснила Лициния. — Это подарки одного из моих предков, великого понтифика Красса.

— А пруд? Очень недурен.

— Его сделал великий понтифик Сцевола, господин.

Садом явно кто-то занимался. И Цезарь уже знал, кто будет здесь новым садовником — Гай Матий. Он повернулся, чтобы осмотреть заднюю стену, и увидел сотни окон, глядевших вниз с Новой улицы, и в большинстве их белело чье-то лицо. Все знали, что сегодня новый великий понтифик введен в должность и явится сюда, чтобы осмотреть свою резиденцию и увидеть своих подопечных, весталок.

— Вы совершенно лишены уединения, — сказал Цезарь, показывая на окна.

— Да, господин, со стороны главного перистиля. Но великий понтифик Агенобарб устроил нам собственный перистиль. Он возвел такие высокие стены, что нас никто не видит. — Она вздохнула. — Увы, это скрывает от нас солнце.

Они прошли в единственную общественную комнату, cella — маленький храм. Хотя в нем не было статуй, он был украшен фресками и обильной позолотой. К сожалению, там имелось недостаточно света, чтобы оценить качество работы. Внизу с каждой стороны был выставлен ряд миниатюрных храмиков на дорогих подставках — шкафчиков, в которых находились imagines старших весталок. Всех — с тех самых пор, как в далекие дни ранних царей Рима был учрежден их институт. Бесполезно пытаться открыть, чтобы взглянуть, какого цвета была кожа Клавдии или как она укладывала свои волосы. Слишком темно.

— Надо подумать, что можно сделать, — сказал Цезарь, возвращаясь в вестибул.

Здесь, понял внезапно Цезарь, лучше всего заметна древность этого места. Оно было таким старинным, что даже Лициния многого не могла здесь объяснить. Она не могла сказать ему определенно, почему или с какой целью вестибул был построен именно так. От входных дверей храма пол поднимался на десять футов тремя отдельными пандусами, и каждый из них покрывали сказочно красивые мозаичные плитки со спиралевидными абстрактными узорами — стеклянные или фаянсовые, насколько мог судить Цезарь. Отделяли пандусы один от другого и придавали им изгиб две так называемые amygdalae — водоемы миндалевидной формы, выложенные почерневшими от времени блоками туфа. На ритуальной середине каждого водоема имелся черный каменный пьедестал, на котором стояли половинки полого сферического камня с вкраплениями кристаллов граната, сверкавшими, как капли крови.

Стены и потолок вестибула относились к более позднему времени. Их отличало изобилие гипсовых цветов и решеток, выкрашенных разными оттенками зеленого и отделанных позолотой.

— Священная колесница, на которой мы увозим наших умерших, легко спускается по любому боковому пандусу. Весталок везут по одной стороне, великого понтифика — по другой. Но мы не знаем, кто пользовался центральным пандусом и для чего. Может быть, по нему съезжала похоронная колесница царя, но в точности я этого не знаю. Это тайна, — сказала Лициния.

— Где-то должны быть ответы, — предположил Цезарь. Он вопросительно посмотрел на старшую весталку: — Куда теперь?

— Какое крыло дома ты предпочитаешь посмотреть сперва, господин?

— Давай начнем с вашего.

На той половине Общественного дома, где обитали весталки, располагались и их рабочие помещения. Это сразу бросилось в глаза, едва только Лициния провела Цезаря в длинную комнату. Атрий, или приемная обычного дома, превратился у весталок, которые были официальными хранительницами завещаний римлян, в кабинет. Комната была очень умно оборудована для этой цели. До самого потолка тянулись полки с ящиками для книжных корзин или открытых свитков; повсюду стояли столы и стулья, лестницы и скамеечки. Имелось также несколько стоек, с которых свешивались большие листы пергамента, аккуратно сшитые из маленьких прямоугольников.

— Вон там мы принимаем завещания на хранение, — пояснила старшая весталка, указывая на уголок комнаты возле входной двери, через которую входили все желающие оставить свое завещание в атрии Весты. — Как видишь, оно отделено стеной от остального помещения. Хочешь посмотреть, господин?

— Спасибо, я хорошо знаю это место, — сказал Цезарь, душеприказчик многих завещаний.

— Сегодня feriae, поэтому двери закрыты и никто не дежурит. Но завтра там будут работать.

— А в этой части комнаты находятся завещания?

— О нет! — ахнула Лициния. — Здесь мы только регистрируем их, господин!

— Так это регистрационная комната?

— Да. Мы записываем каждое завещание, которое нам приносят. Учитывается все: имя завещателя, его триба, адрес, возраст, время, когда принесено завещание, и так далее. Когда завещание входит в силу, мы выдаем его. Но записи о нем оставляем у себя навечно и никогда не уничтожаем.

— Значит, все эти корзины с книгами и ящики набиты записями о бывших здесь некогда завещаниях, и больше ничем? Только записями?

— Да.

— А эти? — спросил Цезарь, подходя к одной из стоек, чтобы сосчитать количество пергаментных листов, свисавших с нее.

— Это наши справочники. Здесь указано, как найти все: от вопроса принадлежности того или иного гражданина к той или иной трибе до списков municipia, городов по всему миру, — все, что находится у нас на хранении. Некоторые из этих листов содержат полный список римских граждан.

На стойке висели шесть пергаментных листов шириной в два фута и длиной в пять. И каждый исписан с двух сторон. Почерк отчетливый, красивый, буквы выведены жирным шрифтом, читаются легко. Ничем не хуже почерка любого натренированного грека-писаря, известного Цезарю. Он оглядел комнату и насчитал тридцать стоек.

— Они содержат больше, чем ты мне рассказала.

— Да, господин. Мы записываем и храним все, что можем. Нам это нравится. Первая весталка, Эмилия, была достаточно умна, чтобы понять: повседневных обязанностей весталки недостаточно, чтобы полностью занять ее ум и помочь сохранить в чистоте ее помыслы и обеты. Мы призваны поддерживать священный огонь Весты и носить воду из колодца — во дни Эмилии это был фонтан Эгерии, который находится от нас значительно дальше, чем источник Ютурны. Все равно этого мало для молодой девушки. Мы сделались хранительницами завещаний еще с тех пор, когда весталками становились только царские дочери. При Эмилии мы расширили нашу деятельность и начали собирать архив.