Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Кампанию 1795 года Севастопольская эскадра без малого три месяца маневрировала в море, флагман от­рабатывал эволюции, строго спрашивал с нерастороп­ных командиров, хвалил канониров за меткие залпы.

В обучении подчиненных неизменно держался ста­родавних своих принципов — «исправно спешить ис­полнить в полном виде, как надлежит».

* * *

Седьмой год часто портили настроение Екатерине II вести из Франции. Насколько прежде она испытывала удовольствие и наслаждалась велеречивостью в пере­писке и общении с Вольтером, Дидро, Д'Аламбером, настолько теперь гнев и возмущение вызывали дейст­вия в Париже «башмачников и сапожников», которых «я думаю, — писала она барону Гримму, — что если по­весить некоторых из них, остальные одумались бы… Эти канальи совсем, как маркиз Пугачев».

Императрица намеревалась восстановить королев­скую власть во Франции вооруженной силой. Заклю­чив военный союз с Англией, она отправила ей в помощь эскадру вице-адмирала Ханыкова. На Юге, в Тульчине, Суворов готовил 60-тысячную армию для похода на Запад, в Европу.

Увы, свои замыслы Екатерина II не успела претво­рить в жизнь.

6 ноября 1796 года она внезапно отошла в мир иной, и на престол вступил ее сын, Павел I, сорока двух лет от роду. «Пришел, когда нужно уходить», — не без горе­чи заметил новый император. Одним из его первых по­желаний стало — дать мирную передышку державе. Об этом он поведал графу Безбородко, единственному из приближенных своей матери, кого он не изгнал, ос­тавил при себе.

— Размышляю, граф, пора прекратить войны. Сколь помню себя, Россия все воюет.

Тут же повелел отозвать эскадру Хакыкова из Анг­лии, отставить поход войск в Европу. В армии возрож­дались прусские порядки, муштра, косы, букли. Но­вый устав копировал прусский. Суворов не воспринял перемены и вскоре подал в отставку.

В Севастополе в конце года Ушакова обрадовало по­явление старинного знакомца по Херсону, с кем он об­щался по-приятельски.

Как-то вечером в дом Ушакова постучали.

— Вашидитство, — доложил денщик, — первого ранга капитан Пустошкины просят дозволения принять.

Ушаков занимался с Ваней, стремительно встал.

— Проси немедля.

К нему уже поступил указ о назначении Семена Пустошкина командиром Севастопольского порта.

Обнялись по-дружески, накрыли стол по-холостяц­ки, поставили самовар. За чаепитием засиделись допо­здна. Вспоминали разные разности службы в Херсоне, не позабыли чудачества Войновича, помянули добрым словом светлейшего князя.

— Нынче-то как Мордвинов верховодит в Адми­ралтействе? — поинтересовался Ушаков. — Братиячиновная по-прежнему меня отписками кормит. Денег не шлют, матросов иногда кормлю на свои кровные, куп­цам ссужаю.

— Воруют, как и прежде, Федор Федорович. Морд­винов на все проделки сквозь пальцы глядит, барином себя держит.

— На верфях-то как? Стапеля не пустуют? Пустошкин неопределенно пожал плечами.

— Нынче Мордвинов с Катасоновым затеяли но­винку, достраивают два великих корабля о семидсяти-четырех пушках. Соединены у них шканцы с баком единой палубой.

Ушаков, слушая, удивленно поднял брови:

— Таковы конструкция я не видывал. Сумнительно, чтоб дало какое-либо преимущество. А я вот наду­мал государю доложиться самолично о всех непоряд­ках на флоте, да и о наших супротивниках на море. Слух прошел, султан заново к нам войною иттить за­мышляет. Генерал Каховский лазутчиков турецких пе­рехватывает, татарву смущают.

Проводив Пустошкина и отправив спать племянни­ка Ваню, Ушаков начал переписывать начисто проше­ние на имя императора. Впервые в жизни обращался Федор Федорович напрямую к царственной особе. На­чав царствовать, Павел завел новые порядки. Теперь Ушакову дозволялось обращаться непосредственно к императору. Когда-то для него царь и Бог был Потем­кин. С ним он не таясь делился своими невзгодами, об­ращался за помощью, всегда надеялся на справедли­вость. Сейчас, вспоминая благодушное отношение к не­му Павла, во время последнего визита в столицу, Уша­ков простодушно уповал на благосклонность императо­ра. С этого он и начал излагать свою просьбу. «Высо­чайшие милости и благоволение в.и.в. в бытность мою в С.-Петербурге оказанные, подали смелость всепод­даннейше просить монаршего благоволения и покрови­тельства. ..»

Многое пришлось претерпеть ему от вышестоящего начальства и чиновников из Николаевского Адмирал­тейства после кончины Потемкина. Но не был знаком, даже понаслышке, Федор Федорович с нравами, кото­рые царят в коридорах власти и высшего света с давних пор и по наше с вами время… Сколько там мерзости, казнокрадства, мздоимства, низкопоклонства и угод­ничества, где судьбы людей, а то и интересы державы зачастую зависят от того, с какой ноги встанет после сна царствующая особа, кто, что и на какое ушко ему нашепчет…

С воцарением Павла I изменилась иерархия Мор­ского ведомства. Вице-президент Адмиралтейств-кол­легий, генерал-фельдмаршал по флоту Чернышев пя­тый год находился в отпуску по болезни, за границей. Старшим в коллегии оставался адмирал Иван Голени-щев-Кутузов, но по всем вопросам Морского ведомства императору докладывал бывший в особом почете у Павла I генерал-адъютант Григорий Кушелев. Он-то и представил на рассмотрение Павлу I прошение Уша­кова.

Бегло пробежав глазами бумагу, Павел засопел:

— В толк не возьму, о чем просит Ушаков? В столи­цу наведаться? Нынче здесь ему делать нечего. Надоб­но эскадру свою школить, за турками присматривать, слышно, французы с ними супротив нас снюха­лись. — Павел отодвинул прошение в сторону, взгля­нул на Кушелева.

— Ушаков, мне ведомо, не болтлив. Пошлем-ка на Черное море Карцова, пущай инспекцию учинит. А Мордвинову предпиши ехать сюда, я его сам попытаю.

Два с лишним месяца контр-адмирал Петр Карцов дотошно инспектировал флот в Николаеве, Херсоне, Севастополе. Перед отъездом на правах приятеля гос­тил у Ушакова. Судачили о разном, только не о проре­хах, замеченных инспекцией. Но Карцов сам выска­зался:

— У тебя, Федор Федорович, по Севастополю пол­ный порядок. Одно не вразумлю, за что на тебя чиновняя братия в Николаеве так озлоблена?

Ушаков сдвинул белесые брови:

— Сия немилость у них со времен князя светлей­шего, царство ему небесное. Поколотил я знатно турок под Еникале, в сражении Керченском, с той поры и червь их завистливый точит. Не могут мне простить, что мне довелось первому султанскую эскадру погнать. А следом под Тендрой и Калиакрой задал им перцу. Князь воздал должное, императрица благоволила. Зна­ли бы те чернильные души, сколь силушки да здоровья приложены были мною. Не хвалясь скажу, Петр Кондратьич, иной раз с ног валился, а дело правил.