Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

Почти три года бороздил он Средиземноморье от Гиб­ралтара до Константинополя. Когда впервые пришел сю­да, сразу получил под команду фрегат «Святой Павел».

На берегу таинственно замерцали огоньки, некото­рые из них заманчиво передвигались, словно пригла­шали с собой в путь. Здесь-то Ушаков и узнал тогда от сослуживцев с других кораблей о всех перипетиях ра­зыгравшейся трагедии, связанной с похищением княжны Таракановой.

Для проведения этой «операции» в 1773 году из Кронштадта прибыла специальная эскадра во главе с контр-адмиралом Самуилом Грейгом. На флагман­ский корабль «Исидор» сразу же явился граф Алексей Орлов. В салоне Грейг плотно затворил двери и окна.

Тараканова, как почему-то прозвали ее, хотя она плохо говорила по-русски, повсюду — в Париже и Польше, Германии и Литве называла себя по-разно­му — внучка Петра I, княжна Радзивилл из Несвижа, дочь гетмана Разумовского, последняя из дома Романо­вых, Елизавета, и многими другими именами. В послед­нее время в Италии называла себя «дочерью Пугачева».

— По моим сведениям, — сопел перегаром в лицо Грейгу Алексей Орлов, — сия особа отправилась к ту­рецкому султану. Однако судно, на котором она плыла, попало в сильную бурю, и спасалась она на далматин­ском берегу. О том мне от Панина известие поступило, матушка разгневалась не на шутку.

Орлов вперил взгляд в Грейга:

— Так что осматривайтесь, снимемся с якоря, и ай-да в Рагузу.

Не прошло и двух недель, как Орлов, чем-то растре­воженный, появился у Грейга.

— Нынче из Рагузы письмо мною получено от дерз­кой самозванки. Посчитала, что я матушкой государыней ныне обижен, предлагает мне союзницей быть. Надобно нам ее оттуда немедля вызволить и любым способом до­ставить на эскадру, а потом переправить в Петербург.

Спустя неделю в Рагузу пришел Орлов с Грейгом. Но в Рагузе развели руками — «Указанная особа с попут­чиками отправилась, по нашим сведениям, в Италию».

Разузнав наконец, что она находится в Риме, Орлов замыслил, как ее заманить. Граф разыграл роль влюб­ленного в Тараканову, человека, обиженного императ­рицей и находящегося в опале. Он вызвал проныру ис­панца из Неаполя, де Рибаса. Недавно этого юркого молодца он пригласил на русскую службу. Благо, им­ператрица весьма почитала принимать на службу ино­странцев.

За чины, карьеру и большие деньги де Рибас зама­нил Тараканову на корабль к Грейгу. Ее арестовали и доставили на корабле в Петербург. Орлова пожалова­ли наградами, Грейга еще больше возвысили, де Риба­са пожаловали чинами, деньгами, карьерой.

«Как все это, однако, не делает чести правителям и тем, кто служит их прихотям, тем более прислужива­ет», — размышлял в ту пору Ушаков…

Вскоре корабли эскадры начали конвоировать ку­печеские суда в Адриатику, Эгейское море, к Египту, Гибралтару. Случалось всякое. Поначалу арматоры и каперы, не разобравшись, продолжали свое ремесло. Однако вскоре, натолкнувшись на пушки русских ко­раблей и абордажные команды, присмирели.

В начале 1782 года Сухотин вызвал командиров. Сначала поздравил Ушакова с присвоением звания ка­питана 2-го ранга.

— Получена депеша от посла графа Разумовского в Неаполе. — Сухотин плотно притворил двери в салон, взглянул наверх — прикрыт ли световой люк и вполго­лоса продолжал: — Через месячишко-другой в Ливор­но пожалует царственная особа. Возжелает вдруг по­любоваться нашими корабликами. — Адмирал заме­тил, как вытянулись лица у многих командиров, и, не-

торопясь, продолжал: — Посему, господа, тщательным образом изготовьте корабли к высочайшему смотру. Соответственно ни офицерам, ни тем паче низшим чи­нам ни гугу; обследуйте кубрики матросов, молельни, батарейные палубы. Да не позабудьте проверить крюйт-камеры, канониров. Вдруг пожелает особа вый­ти в море и стрельбу учебную учинить. Пускай прислу­га артиллерийская потренирует глазомер.

Сухотин остановился посредине, подумал немного и закончил:

— Салоны и кают-компании приведите в ажур. Впрок заготовьте продукты. Не солониной же с сухаря­ми потчевать высокую особу.

Командующий задержал Ушакова, когда все вы­шли, сказал:

— Имей в виду, ежели какой корабль к смотру по­требуют, так я тебя выставлю. — Сухотин сощурил за­говорщицки глаза и тихо произнес: — По достоверным данным, сия особа — его высочество цесаревич Павел. Генерал-адмирал. Графом Чернышевым по нашей час­ти приготовлен сызмальства. Так что, ежели что, не сплошай, — просяще закончил адмирал.

К середине апреля эскадра приготовилась к встрече.

Корабли под буксирами несколько перестроились и стояли в бухте правильным полукругом. Борта отсве­чивали свежей краской. Мачты, реи, весь рангоут от­скоблен до белизны. Паруса аккуратно подобраны и подвязаны к реям. Правда, на некоторых кораблях нет-нет да и проглядывали заплаты, а то и просто рва­ные прорехи на давно отслуживших срок парусах. Кое-где, как ни старались, ванты и другой такелаж по вет­хости не смогли обтянуть втугую.

Особенно старательно драили с песком палубы, чис­тили медяшку, красили железо.

Для встречи наследника оборудовали флагманский катер. Все банки-скамейки, решетчатые люки выскоб­лили донельзя, покрыли лаком. Выкрашенные весла блестели на солнце.

Всю корму устлали коврами для приема гостей. Так же приготовили и богато убрали специальный баркас для свиты и сопровождающих.

Павел со свитой прибыл, как и наметили, в день Святой Пасхи.

День выдался тихий, сияло солнце, лазурная гладь залива зеркально сверкала, отражая солнечные блики.

Зачарованные красотой открывшейся перед ними картины, цесаревич, Мария Федоровна и вся свита в каретах выехали к набережной.

Праздничный день, а также необычно торжествен­ные приготовления на кораблях, покачивающийся у пристани нарядный катер, адмирал Сухотин в полной парадной форме у набережной, привлекали внимание жителей.

У пристани в ожидании чего-то незаурядного глазе­ли около сотни ливорнцев.

Пока кареты медленно пробирались сквозь толпу к пристани, Павел вспомнил советы Панина перед отъ­ездом. Наследнику впервые, далеко от России, пред­стояло встретиться лицом к лицу с военной силой дер­жавы. Правда, еще в начале вояжа, в Риге, он обрушил свой гнев на непорядки в гарнизоне, без пощады, не стесняясь, ругал местных военачальников:

— Для меня не существует интересов кроме госу­дарственных. По мне лучше быть невидимым за правое дело, чем любимым за неправое.

Но то было в Лифляндии, в России. Постаревший Панин перед отъездом говаривал:

— Не отвлекайтесь в сторону к предметам, не име­ющим отношения к плану. Не тревожьтесь тем, что недостойно возбуждать беспокойство.

«Что же, — подумал Павел, — будем смотреть ко­рабли. Кое-что мы знавали в Павловске и Петербурге, не забыли беседы старика Голенищева-Кутузова. Кро­ме того, повидали немало в Триесте и Венеции».