Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)

— Отдать левый якорь!

Якорь бултыхнулся в воду, взметнув брызги, скрылся, вскоре его лапы зацепились за грунт, якор­ный канат натянулся, пришлось его постепенно по­травливать и потом, по команде командира, крепить намертво.

Ушаков окинул взглядом мачты. Все ладно, как на учении. Паруса подобраны к реям, обвязаны сезнями, втугую закреплены к реям. Сами реи обрасоплены, чет­ко закреплены перпендикулярно мачтам и диаметрали корабля. Мачтовые команды матросов выстроены по линейке, лицом к борту.

Все эти минуты Ушаков изредка бросал взгляд на противоположную сторону бухты, где на «Святой Екатерине» у борта столпилась добрая половина эки­пажа «Великой Екатерины», на юте прохаживались офицеры, не сводили глаз с прибывшего на рейд ко­рабля. Как водится на флотах всего мира, при прояв­лении на рейде, в гавани или в порту нового судна на всех других, расположенных поблизости судах экипа­жи наблюдают, как быстро и ловко судно совершает маневры. Из этих впечатлений складывается мнение о морской выучке экипажа прибывшего судна, суда­чат о капитанах. Похоже, никаких прорех в действи­ях команды «Святого Павла» и ее капитана замечено не было.

Тем временем на «Святом Павле» команду, после аврала, распустили, на баке поставили кадку с водой и тлеющим фитилем, и матросы устроили «перекур».

Ушаков окинул взглядом склоны заросшего деревь­ями берега, распорядился спустить шлюпки и разре­шил сойти на берег свободным от вахты матросам.

— Надобно служителям размяться, почитай, две недели маялись в море, — пояснил командир своему помощнику, капитан-лейтенанту. — Токмо велите да­леко не забредать.

Берег оказался поросшим сплошь диким кизилом. Ягоды пришлись по вкусу, и матросы, наевшись вво­лю, скинули рубахи, наполнили их кизилом, чтобы угостить товарищей. Ушаков стоял у трапа, увидав не­знакомые плоды, топнул ногой:

— Пошто объедаетесь? А ежели отрава какая?

Матросы, не переставая улыбаться, поднесли ко­мандиру полную тарелку свежих, темно-красных ягод. Ушаков взял горсть, пожевал и довольно улыбнулся:

— Добрая ягода, всем есть, и мне добавьте.

В это время вахтенный сигнальщик крикнул:

— Шлюпка под адмиральским флагом!

Оказалось, за маневрами «Святого Павла» внима­тельно следил с одного из фрегатов, стоявших в глуби­не Северной бухты, контр-адмирал Мекензи. Не дож­давшись доклада Ушакова, он вызвал своего флаг-офицера, лейтенанта Дмитрия Сенявина.

— Вели сей же час снарядить шлюпку да собери всех наших затейников. Поедем потешим победителя чумы.

Главный командир Севастополя любил частые пра­зднества, готов был беспрерывно веселиться. Каждое воскресенье и торжественные дни сопровождались обильными угощениями и танцами. Ни свадьбы, ни крестины не обходились без его присутствия и за­канчивались обедом и танцами до рассвета. Умудрялся даже на похоронах в заключении петь веселые песни и танцевать…

Собираясь к Ушакову, флагман знал, что тот состо­ит в милости у Потемкина и недавно удостоен императ­рицей ордена за успешную деятельность по борьбе с чу­мой в Херсоне.

Ушаков встретил Мекензи у трапа, отрапортовал как положено.

Мекензи, держась за поясницу, недовольно пробур­чал:

— О прибытии положено докладывать самолично…

— Рапорт готов, ваше превосходительство. — Он протянул Мекензи рапорт и почувствовал, что гость на­веселе. — Уставом не определен срок такового.

— Ладно, будет, — проворчал Мекензи, передал рапорт Сенявину и оживился: — Хотя ты и виноват, а мы тебя потешим нашими забавами. Императрица пожаловала тебя орденом Святого Владимира четвер­той степени, с чем и поздравляю.

Ушаков приложил руку к шляпе.

— Благодарствую, ваше превосходительство.

— Благодарить станешь, когда орден получим и от­празднуем, — усмехнулся с лукавинкой развеселив­шийся контр-адмирал.

Пока Мекензи и Ушаков разговаривали, по трапу поднялись дудочники, плясуны и матрос в шутовском одеянии. Расстелили на шканцах правого борта, самом почетном месте верхней палубы, ковер. Заиграли дудочники, зазвенел бубен, начались пляски, запели пе­сенники, и началась потеха с шутками, прибаутками. На реях и вантах расположились любопытные матросы.

Ушаков, неравнодушный к музыке, поощрял у себя на корабле и песни, и забавы. Но все хорошо вовремя, в меру, и потому с нетерпением ожидал он, когда разве­селая компания во главе с Мекензи отчалит от трапа…

Без раскачки, на другой же день начал Ушаков обу­страивать место стоянки корабля. Перво-наперво при­ступили к сооружению пристани на пустынном мысу. Экипаж командир разбил на артели. Кто пилил дере­вья, обрубал сучья, кто забивал сваи, кто заготовлял камень, кто подносил щебень и прибрежную гальку. Работы хватало всем. Это пометил Иван Полномочный: «Ушаков сам за мастера, офицеры за урядников, унте­ры всех званий и рядовые употреблялись в работе, кто с носилками камень носит и землю, другие колья бьют, пашинником застилают и засыпают». На берегу расчи­стили площадку, застелили деревом, поверху из пару­сины смастерили большую палатку. В нее начали скла­дывать такелаж, ванты, снасти, разные железные по­делки — укрывать на зиму от дождя и снега. Заготов­ляли понемногу камень казармы на берегу. Первую зи­мовку экипажу предстояло провести на корабле. Коно­патили щели, клали небольшие камельки в кубриках, сложили небольшой каменный камелек в каюте коман­дира. Слесарь мастерил и прилаживал дымовые трубы.

В ноябре из Херсона прислали долгожданную на­граду Ушакова. Мекензи собрал всех командиров, уст­роил пир горой. Это было одно из его последних засто­лий. В январе 1786 года он отдал душу Богу.

Князь Потемкин назначил вместо Мекензи капита­на 1-го ранга Войновича. Умел граф Войнович, по нату­ре завистливый, трусоватый бездарь, вовремя угодить князю, подсластить горькую пилюлю, своим обхожде­нием приобрести расположение начальства. Знал все эти стороны своего сослуживца Федор Ушаков. Узнав о назначении Войновича, нисколько ему не завидовал, а болел за дело. «А ну, как война? С таким верховодом намучаешься ».

Как-то зимой, на Крещение, в гости к Ушакову на­ведался лейтенант Семен Пустошкин. Несмотря на раз­ницу в положении и возрасте, они сблизились по сход­ству характеров еще в Херсоне. И там, будучи еще ми­чманом, Пустошкин частенько навещал Федора Федо­ровича, беседовали о службе, о житье-бытье, без стес­нения откровенничали. И тогда-то оба собеседника не скрывали своей неприязни к Войновичу. С появлением в Севастополе «Святого Павла» Пустошкин при воз­можности гостил у своего старшего товарища-едино­мышленника.

— Невмоготу, Федор Федорович, для меня лямка под началом Войновича становится, — не в первый раз выкладывал лейтенант свои чувства Ушакову.