А. Сахаров (редактор) - Николай II (Том II)

Три дамы – Мария Павловна, её дочь Елена и невестка Виктория Мелита и один великий князь Кирилл (князь Греческий Николай только молча впитывал то, что говорилось за столом) в своём обсуждении военных чинов увлеклись и «опустились» даже до командира 1-й армии – генерала Ренненкампфа [128] Ренненкампф Павел Карлович (1854 – 1918) – русский генерал от кавалерии. В начале Первой мировой войны командовал армией. Один из виновников поражения в Восточно-Прусской операции. Расстрелян по приговору революционного трибунала. . Его решительности отдали должное, вспомнив, как он подавлял бунты в 1905 году и вешал на столбах зачинщиков. Отметили и то, что он приветливо принят при «старом» дворе, а личный представитель тёти Минни граф Шувалов состоит при его штабе…

Особенно моют кости военному министру Сухомлинову и его молодой супруге Екатерине Викторовне, хотя она и хорошо принята в салоне Марии Павловны. Предвидят большие трудности в отношениях между Верховным Главнокомандующим и военным министерством из-за ссоры великого князя Николая Николаевича и Сухомлинова. Поскольку интендантство, то есть снабжение действующей армии боевыми и всеми материальными припасами, остаётся под Сухомлиновым, Владимировичи очень разумно полагают, что вскоре начнётся атака Ставки на военного министра именно по этому направлению.

Палеологу всё это интересно, но он даже не старается запоминать трудные русские фамилии генералов. Его военный атташе маркиз Ла Гиш, отправляющийся в Барановичи вместе с Верховным Главнокомандующим, уже давно собрал подробнейшие досье на каждого русского генерала, включая психологические портреты с деловыми характеристиками, и застольный разговор служит только подтверждением правильности оценок генерала Ла Гиша…

«Но что же главное, ради чего позвала меня сегодня «Старшая», что хочет она сказать только мне?» – размышляет Палеолог.

Тени от деревьев в парке делаются совсем длинными. Великая княгиня поднимается от стола, обед окончен. Мария Павловна берёт посла под руку и уводит из розария в дальний конец парка.

Тщательно расправив своё нежно-голубое муаровое платье, которое молодит её лет на пятнадцать, источая лучи от сапфиров с бриллиантами на декольтированной груди, великая княгиня усаживается на скамейку у мраморного грота и указывает послу на место подле себя.

– Теперь, мой дорогой посол, – с обаятельной улыбкой говорит Мария Павловна, – мы можем поговорить вполне свободно… Я хотела бы вас уверить, что в этой дуэли славянства и прусского пангерманизма я – целиком, сердцем и душой – на стороне славянства!

«Вот! Наконец-то она подошла к сути дела… Она догадывается, что я знаю о её слишком «дружеских» отношениях с Вильгельмом и его шефом секретной службы графом Эйленбургом… Будет теперь переводить стрелки для своего локомотива с германского направления на французское…» – иронически думает посол, давно обозначив для себя эту крепкую, энергичную, быструю женщину с ясными голубыми глазами, всегда блестящими задором, несмотря на солидный возраст, несколько тяжеловесным словом «паровоз».

– Я счастлива исповедаться перед вами… – говорит великая княгиня, и Палеолог видит, что душевная твёрдость даётся ей не без жестоких внутренних страданий, поскольку эта дама не привыкла никогда и ни перед кем отчитываться, но серьёзность момента, который переживает весь мир, толкает её на это. – Я эти дни несколько раз исследовала свою совесть, я смотрела в самую глубину себя самой… Ни в сердце, ни в уме я ничего не нашла, что бы не было совершенно предано моей русской родине… её великой союзнице – Франции!.. И я благодарила за это Бога…

Посол доволен. Это как раз тот разговор, которого он ожидал. Теперь ему легче будет получать такую информацию, которая раньше поступала от Михень только графу Филиппу Эйленбургу в Берлин.

– А знаете ли вы, господин посол, – продолжает почти беззаботно щебетать Мария Павловна, но глаза её насторожены и она проверяет реакцию представителя Франции, – что первые жители Мекленбурга и их первые государи, мои предки, были славяне? В моём отчем герцогстве до сих пор многие названия деревень и городков звучат по-славянски? Но что сделало мою душу совершенно русской – так это сорок лет моего пребывания в России, – всё счастье, которое я здесь знала, все мечты, которые я здесь строила, вся любовь и доброта, которые мне здесь высказывали… Я чувствую себя мекленбуржкой, – вдруг твёрдо говорит великая княгиня, – только в одном пункте – в моей ненависти к императору Вильгельму! Он олицетворяет собой всё, что я научилась с детства люто ненавидеть: тиранию Гогенцоллернов над несчастной Германией!

«То-то ты помогала Бисмарку устанавливать эту тиранию, будучи супругой русского великого князя, и сорок лет передавала все дипломатические секреты столь коварному противнику России и Франции, как германский Кайзер!..» – нехорошо думает посол про хозяйку дома, но его лицо выражает только самое доброе сочувствие милой даме.

А Мария Павловна тепло и доверительно кладёт свою несколько располневшую ручку на манжету посла, выступающую из рукава его фрака, и, искательно глядя в глаза Палеологу, подтверждает:

– Да, это они, Гогенцоллерны, так развратили, деморализовали, опозорили, унизили Германию, это они понемногу уничтожили в ней начала идеализма, великодушия, кротости и милосердия…

«Может быть, кто-нибудь из мелких германских князей и герцогов и питает в действительности к Вильгельму и Пруссии зависть, глухое и застарелое отвращение, но только не ты, милочка! – продолжает молча свой комментарий к речи Марии Павловны опытный дипломат. – Ведь мы знаем, что свои деньги ты хранишь не в парижских, а в берлинских банках! Что-то теперь с ними будет?!»

Великая княгиня придвигается чуть ближе к послу и заговорщицки переходит на громкий шёпот:

– Знаете ли, милый господин посол, шовинизм русских так перехлёстывает через край, что немецкие погромы не ограничились германским посольством в Петербурге, а были и в Москве, Киеве и других городах… Мне стало известно, что многие высокопоставленные друзья Его Величества, такие, как Штюрмер, Гаккебуш, Саблер и другие, требуют переделки своих фамилий на русский лад… А молодая Императрица с самого начала войны не может осушить слёзы оттого, что империя её мужа вступила в битву с Германией, в армии которой сражается её родной брат и многочисленные родственники… Ведь она осталась до мозга костей немкой, и скоро общественность заговорит об этом… – не смогла не подлить яду против постоянного объекта своих интриг Мария Павловна Старшая.

«Ого!.. – мгновенно сделал вывод посол. – Вот главное, что хотела сказать мне великая княгиня… Скоро она начнёт новую атаку на царицу Александру! «Старшая» уже готовит почву!..»