Павел Северный - Андрей Рублев

– Уволь! Послан был Русью. А кем послан, не спрашивай!

– А не думал, что мог там сгинуть, семью осиротив?

– Крепко думал. Но не поверишь, как меня берегли, когда узнали, что к Тимуру жалую посланцем с Руси. Глянь на эту серебрушку. С ней меня сам пророк Мухаммед не обидит.

Венедим достал из кармана кафтана пластинку с пятнами синеватой патины.

– Пайцза [11]Тимурова. Видишь надпись на ней, пофарсидски писано.

– И что написано ведаешь?

– Вот в этом так сказано: «Воля хана священна, кто воспротивится, станет рабом». А тут иной смысл: «Кто сего путника обидит, либо задержит – преступник». Тимур самолично дал ее мне. Сам! С наказом сызнова меха привезти.

– Поедешь?

– Упаси бог!

– И как же ты беседовал с Тимуром?

– С толмачом. В Самарканде немало кузнецов с Руси. Скупает их Тимур в Сарае после нашествий.

– А обличием-то Тимур каков?

– Худяга и ростом невелик. Правая рука сухая. Хром – старую рану залечить не может. Понятней сказать, Тимур – кожа да кости, но злобности в нем через край. Да ему жирным не стать. Жен у него множество и рабынь всяких из покоренных земель.

Тохтамыш не зря нюхача послал. Только мало ему будет радости, как узнает, что Тимур не шибко им доволен. Но самое страшное, что я уразумел, Саверий, так это то, что Тимур на Русь глаз скашивает. Ежели надумает поход на Русь, то уж его конницу болота к Новгороду не остановят.

– Неужли Тимурова орда сильнее той, коя Русь неволит?

– Спросишь тоже! Да Тимур Сарайскую орду как блоху на ногте раздавит. Тохтамыш – Тимуров выкормыш, но есть ему у Тимура замена – хан Эдигей. Он его в Карабахе держит про запас.

– Тебе надо в Москве побывать с такими вестями.

– А оттуда и воротился. Седмицу с князем Дмитрием да с воеводами беседовал. Все выложил без утайки.

– И что Донской?

– Не поглянулся ему интерес Тимура к Руси. Недобрость в сем чует. Так-то вот. Римского купца приведи. Я ему наплету турусов на колесах, чтобы Тохтамыш от них с бессонницей не расставался…

По холмистой местности Заволочья, где леса не хвалятся чащобностью, Андрей Рублев вышагивал версты к женской обители, нашедшей приют на пустынном севере Новгородской земли. Путь Андрея лежал по берегу реки, искривлявшей русло изворотами.

Обошел Андрей в Новгородской земле уже многие женские обители, и все чаще у него появлялась мысль, что он не найдет Аринушку, что путь к ней заказан запретом игуменьи Успенского монастыря. Все настоятельницы монастырей казались Андрею похожими на старуху, от благословения которой он отказался. Андрей винил себя за этот поступок, сокрушался, что, обидев монахиню, навлек на себя ее ненависть, и после очередной неудачи он все чаще думал, что разгневанная старуха наложила на него какое-то колдовское наказание.

Он не мог понять, почему старая игуменья обрекла его на одиночество, своим запретом мешает обрести счастье, отнятое по воле хана. Андрей завидовал людям, обретшим семейное счастье, и часто вспоминал все, что было пережито им в вотчине боярыни. Живя воспоминаниями, он все чаще задумывался о том, чтобы уйти от суетности окружающей жизни и обрести покой в монастыре. Однако в памяти был храним наказ митрополита Алексия, и Андрей понимал, что все еще не уверен в том, что, посвятив себя служению Церкви, найдет силы побороть в сознании житейские соблазны. Правда, и продолжать настоящую жизнь у него больше не было сил. Он все чаще думал о том, что неосуществимые надежды уводят его от живописи, лишают упорства в познании иконописания. Живопись все сильней звала его. Влечение к работе еще более усилилось после того, как повидал роспись в Спасе Нередице и поверил, что сам может постичь горение живого цвета в водяных красках. Для этого, однако, нужен покой, а его у Андрея нет, как нет и уверенности, что он обретет его. Все чаще Андрей представлял, как красками, увиденными в природе, будет писать лики Христа, отступив от канонов иконописания. Мысленно он видел лики святых, которым молится Великая Русь, совсем иными – пронизанными светом. Эти лики будут приковывать к себе внимание исходящим от них сиянием. Мысли о работе уводили сознание от воспоминаний о пережитом.

От монотонного посвиста ветра, от шелеста листвы, от хмурой серости небес и реки Андрей, ощутив усталость, подбадривая себя, начал петь. Слова песни бесхитростны – они о верности лебединой любви.

Услышав на реке голоса, Андрей прервал песню, обернувшись, увидел плывущую лодку. В ней гребут двое, на корме седобородый старик, у ног которого примостилась собака. Когда лодка поравнялась с Андреем, старик заботливо спросил:

– В како место путь держишь, Божья душа?

– В обитель Покрова Богородицы, – остановившись, ответил Андрей.

Андрей не расслышал, как старик что-то сказал гребцам, и лодка, круто свернув к берегу, скоро уткнулась в него носом. Старик, откашлявшись, снова подал голос:

– Шагай к нам, ежели есть охота. Плыть по воде глаже, и ногам легче.

Андрей сел на скамейку ближе к корме. Собака, обнюхав его ноги, легла возле них, шевеля хвостом.

Ветер на реке был студенее, чем на берегу. Старик приметил, как Андрей пошевелил зябко плечами.

– Время к осенней поре. В монастырь, поди, по обету идешь? Сам-то, как погляжу, не нашей земли?

– Так выходит, ежели ваша земля не Русь.

– Русь – наша земля, да только новгородская. Сами мы рыбаки. Река вдоволь кормит, и на голодность не жалимся. А ты каким ремеслом себя кормишь?

– Иконы пишу. Да и от прочих мирских ремесел в сторону при надобности не сворачиваю.

– Стало быть, светом Божьей искры кормишься. А идешь откелева?

– Из займища в Осиновом логу.

Старик, услышав ответ, перекрестился:

– Недобрая слава про займище. Хоронится в нем людская злобливость. Места наши глухие. Сыздавна здеся разбойные места заводились. Устают людины от боярской щекотки и на путях-дорогах кидаются с топориками на кого в обиде. Выходит, что в скрытную обитель путь держишь?

– Знаю.

– Игуменья в обители крута норовом. С превеликой неохотой допускает богомольцев, особливо мужиков.

– Может, Господь поможет и минует меня сия напасть?

– Может, и так. Милость у Господа тоже не для всех одинаковая водится. До нашего сельбища доплывешь, а от него до обители не более двадцати верст, но худым болотным лесом.

Лодка, миновав очередной поворот русла, выплыла на простор заводи, в которой у берега, войдя в воду, пил могучий сохатый.

Появление лодки заставило зверя прерваться и внимательно оглядеть плывших людей. Собака, увидев сохатого, залилась лаем, а тот, взревев, начал ногой мутить воду.

– Ярится. Пора гона подходит. Упаси господь не ко времени зверю путь перейти.