Марианна Яхонтова - Корабли идут на бастионы

– Чего же хотите вы?

Депутаты поднялись.

– Я говорю от имени всех граждан города Парги! – торжественно заявил Панаиоти Зула. – Именем Бога, господин адмирал, именем тысяч людей, которые ждут смерти, мы просим вас защитить Паргу и приобщить паргиотов к числу подданных российского императора.

Ушаков молчал. Слышны были шум ливня да прорывавшиеся сквозь него звуки канонады. Она усилилась. Крупные капли с тупым стуком падали с потолка на ковер. Вспышки молний освещали бледные лица депутатов и стоявших у дверей офицеров.

– Город Парга, – сказал Орио, – всегда был на одном положении со всеми городами островов. Он входил в состав венецианских владений и имел те же права, что и мы.

– Али-паша угрожал отрубить голову Ламбросу, – прибавил Иван Мастраки.

Все поняли, что эти слова подобны действиям утопающего: попытка так связать интересы русского адмирала с интересами паргиотов была неудачна. Она не могла повлиять на него.

– Россия предприняла эту войну единственно для того, чтобы освободить Ионические острова и Италию от посягательств французов, – произнес Ушаков и, встав из-за стола, решительно объявил: – Мой государь не уполномочил меня приобретать для России новые земли и новых подданных. К великому моему прискорбию, я не могу удовлетворить просьбу жителей города Парги.

Он посмотрел в пространство поверх голов депутатов, чтобы не видеть их осунувшихся, помертвевших лиц, и встретил отчаянный взгляд Метаксы. В глазах лейтенанта было выражение такого горя, словно сейчас, сию минуту, он хоронил навсегда самые заветные свои надежды и терял самого близкого, самого дорогого человека.

Капитан Сарандинаки кусал и втягивал в рот изуродованную верхнюю губу.

Депутаты Парги стояли, склонив головы и опустив до полу пестрые шарфы. Руки Фоти Манияки мелко дрожали.

– Господин адмирал, – негромко произнес Панаиоти Зула, – если так, то у нас нет другого исхода, как умертвить семьи наши, дабы спасти их от рабства и позора. Сами же мы умрем, защищая свой город… ежели слово ваше есть слово для нас последнее. Но, может быть, вы все же пощадите жизнь наших детей. Приговоренные к смерти не теряют надежды до конца.

И Панаиоти Зула опустился на колени. То же самое сделали Анастасий Василас, Фоти Манияки, Иван Мастраки, адмирал Анджело Орио.

Ушаков быстро зашагал мимо них по каюте, из конца в конец, стараясь унять волнение и поспеть за мыслями. Он никогда не представлял себе, что мысли могут лететь с такой бешеной быстротой. За несколько мгновений он передумал столько, сколько хватило бы на долгие часы:

«Человеколюбие требует защиты Парги. Эти люди должны жить. Мой долг спасти их от Али-паши. Но интересы войны ставят сему препоны. Али-паша – наместник султана, он очищает от французов захваченные ими города. А я должен этому препятствовать! Султан вправе считать меня своевольником. Я мешаюсь в его дела, чего не имею права делать. Мой государь тоже будет этим недоволен, и гнев его ляжет на мои плечи. Задевая здесь интересы союзников, не буду ли я вредить общим планам? Может быть, султан и поощрит меня обуздать его вероломного подданного Али-пашу. Пусть так. Но мне нужны солдаты для осады Корфу. Я жду их от Али-паши, с коим должен вступить во вражду. А ежели отдам ему Паргу на разграбление, то жители островов начнут отставать от нас. Ну, а если не дам Паргу, то, кроме Али-паши, англичане и австрийцы возопиют о том, что я захватываю новые земли, вопреки условиям, вопреки уверениям государя императора. Надо решать мгновенно. Государь, возможно, не одобрит. Что делать? Пусть падет на меня его гнев. Но отечество мое? Оно поймет и одобрит…» Адмирал остановился перед депутатами.

– Встаньте, – нетерпеливо и быстро проговорил он. – Встаньте же! Я не могу приобретать новых подданных для моего государя. Но я могу занять Паргу по праву войны. Город ваш сдается союзной эскадре. Я и Кадыр-бей посылаем к вам небольшой гарнизон из русских и турецких солдат и поднимаем над Паргою флаги союзных держав. Али-паше не будет надобности брать уже взятый город. А присутствие в сих водах нашего флота убедит его, что мы правы.

Стремительно вскочив, Панаиоти Зула схватил руку Ушакова, изо всех сил сжал ее.

– Господин адмирал! – взволнованно произнес он приятным, звучным голосом. – В вас живет великая душа вашего народа. Она не могла не отозваться на наши бедствия. Деяния ваши и имя ваше не истребятся никогда из нашей памяти. Примите же вечную благодарность от людей, которым вы спасаете жизнь и свободу.

– Я знал, что так будет! – воскликнул Василас – Я всегда верил в русских. Я говорил в совете: «Нас спасут русские!»

По лицу Фоти Манияки катились слезы и падали на пол.

– Слушайте, Зула, – продолжал Ушаков. – Возвращайтесь в Паргу и посылайте депутатов к Али-паше с изъявлением покорности. Я и Кадыр-бей дадим вам письма к нему. Отныне вы наши союзники и находитесь под покровительством русско-турецкой эскадры.

Дверь каюты распахнулась. На пороге появился Сенявин.

– Миолетт просит пощады, Федор Федорович! Он принимает все условия капитуляции.

Вечером того же дня Ушаков сказал Метаксе:

– Вы поедете к Али-паше с моим письмом. Надо, чтоб символическое занятие нами Парги было закреплено. В сих переговорах сдача крепости на Санта-Мавре немало нам поможет. Но я надеюсь также на ваш такт и изворотливость вашего ума. Мы отняли у Али-паши Паргу. Пусть, несмотря на все, он пришлет нам солдат для осады Корфу и продовольствие. Добейтесь этого, Метакса.

Коммодор [25]Трубридж считал себя близким другом адмирала Нельсона. Все офицеры британской эскадры знали это. Но считал ли себя Нельсон близким другом Трубриджа, этого никто с точностью установить не мог. Во всяком случае, лорд Нельсон был настолько скромен, что не афишировал своей дружбы с Трубриджем.

Трубридж черпал доказательства взаимного расположения главным образом в воспоминаниях. И вспоминал он, конечно, не славные дела своего друга, о которых знали все, а случаи частные, о которых могли знать только люди близкие.

– В то время, – говорил Трубридж, – когда лорд Нельсон жил в сельских упражнениях и уединении, он спросил меня однажды: «Трубридж, вы любите грог? Я считаю его полезным для моряка, особенно в северных широтах». – «О да, – отвечал я, – он действительно полезен».

При этом коммодор Трубридж понижал голос до шепота, словно предлагал собеседнику не слишком широко распространять такие секретные сведения.

– Собираясь ехать в Бат, лорд Нельсон однажды заметил: «Когда человек болен, ему следует лечиться. Не правда ли, Трубридж?» – «О да, – сказал я, – тогда действительно следует сделать это».