Валерий Язвицкий - Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)

Иван радостно улыбнулся на слова воеводы, а растроганный Василий Васильевич сказал:

— Надежа он моя на государствовании, бог даст, вборзе все труды со мной разделять будет.

Помолчав немного, он добавил, обращаясь к воеводе:

— Приказывай полкам, Василий Иваныч, как найдешь лучше…

— К ночи, государь, пошлю вестников князю Стриге и все укажу, а утре пойдем и мы к Галичу.

Спешным порядком прошли войска великого князя московского вниз, к устью Обноры, вышли на лед Костромы-реки и так же спешно пошли вверх по ней к устью Вексицы. Этим путем полки Василия Васильевича вскоре прибыли к месту Железный Борок, где Свят-Иванов монастырь стоит.

Здесь, в обители, поджидали их уж давно вестники из Костромы, сведавшие от дозорных великого князя, что идет он к Галичу. То были: боярский сын Терентий Кольцо, а с ним пушечник Ермила, молодой мужик, ражий детина — косая сажень в плечах.

Оба государя, отец и сын, разместились в келарских покоях Иванова монастыря. Князь Оболенский еще не успел выйти от них, как доложили им о вестниках. Василий Васильевич приказал привести их тотчас же.

Когда вошли вестники, Иван сразу узнал в пушечнике рыжеволосого курчавого Ермилку-кузнеца, того самого, что в войско просился у воеводы Стриги в первый поход княжича по пути к Владимиру. Это он сказал ему тогда: «Много бают как бы на глум, а ты бери на ум».

Теперь Ермилка не проявлял более дерзости, стоял почтительно, кланялся и крестился истово и строгостепенно держался, как настоящий военный начальник.

— Будьте здравы, государи, — сказали разом оба вестника, кланяясь в пояс и касаясь рукой пола.

— Будьте здравы, — ответил Василий Васильевич быстро, — да сказывайте, как у Галича!

— У Галича, государи мои, — начал боярский сын, — Шемяка на самой горе пред градом стоит с великой силой, и конников у него множество, а пешей рати и того более. Град же крепит спешно и пушки на стены ставит.

Есть у него и самострелы и рушницы. [110] Р у ш н и ц ы — ручные пищали, фитильные ружья с подставками. О сем пушечник скажет.

Ермила поклонился низко и, тряхнув рыжими кудрями, заговорил медленно:

— Пушки же у него, государи: тюфяки [111] Т ю ф я к — особый вид пушки мелкого калибра, похожий на пищаль. и пищали разные, есть еще из огненной стрельбы — рушницы. Токмо мыслю, не устоять граду от наших ломовых пищалей. Особливо добры из ломовых-то «Певец», «Медведь» и «Орел».

Накидаем мы им и каменных и железных орехов…

— А какие места круг горы той, на которой войско шемякино? — прервал кузнеца князь Оболенский. — Мне точно надо знать: где там овраги, леса, болота и речка? И как борзо вороги могут в град свой войти и в нем затвориться?

— О сем, княже, повелел довести тобе, яко воеводе набольшему, князь Стрига, — ответил боярский сын Терентий Кольцо, — и яз повестую сей часец.

Знамо тобе, воевода, что Галич стоит на полуденном берегу Галицкого озера с уклоном ближе к восходу. Берег-то тут низкой и прямо ведет ко граду.

Одно тут лихо: овраги глубоки, лесом все поросли и кустами непролазными.

Летом тут никакого доступу нет, а зимой, сказывает князь Стрига, тут хоть и трудно идти, но всего ближе ко градным стенам. С других же сторон окружает град, словно стеной, множество холмов крутых, как горы. Не можно тут по крутизне лезть, когда сверху и камни, и пушки, и стрелы пущать будут…

— А меж гор тех есть ко граду проход? — спросил Оболенский.

— Есть, княже, — ответил Терентий Кольцо, — но вельми тесен, и там пешая рать стоит, малая рать, но не собьешь ее, а с боков пройти к ним не можно в теснине той… Да вот чертежи ратные воевода наш шлет тобе: тут все овраги и горы самим воеводой помечены.

Василий Иванович Оболенский жадно схватил карту и, развернув ее, обратился к Ивану:

— Прошу тя, государь, погляди со мной…

— Заместо моих очей, — взволнованно воскликнул Василий Васильевич, — ныне у меня твои очи, Иване!

Иван взглянул на карту и увидел там начертанный град со стенами и башнями. Действительно, стоит крепость, как сказывал вестник, на юго-восточном берегу Галицкого озера, а со всех других сторон, как подковой, окружен непрерывной цепью крутых холмов. В одном только месте обозначен очень узкий проход ко граду.

— А здесь вот овраги, — указал князь Оболенский, — идут они до самой стены, почитай. А тут гляди, государь, проход тесный помечен. Воспоминаю места сии. Весьма умело все обозначено…

Оболенский загляделся на карту и словно забыл обо всем, водя пальцем по чертежу и повторяя про себя:

— Добре содеяно, добре…

— А где же ратная сила Шемяки стоит? — нерешительно спросил Иван.

Вопрос этот не сразу дошел до воеводы.

— Добре, добре, — громко шептал он и, вдруг обернувшись к Ивану, сказал: — Прости, государь, не уразумел яз речей твоих.

— Где Шемякина сила стоит? — повторил Иван свой вопрос.

— А вот тут, где вот палочки рядами, как частокол, наставлены, — указал Василий Иванович и, обратясь к вестнику, спросил: — Пеши и конники тут вместе али конники в других местах? И кого из них больше?

— Конники одни позади главной рати стоят, — ответил вестник, — другие же дозоры окрест града всего правят. Главно же стоят конники против озера.

Конных-то у Шемяки множество, а пеших и того более.

— Отпустите их, государи, — сказал воевода, — с пути им пообедать надо, да и опочинуть. Мы же до того времени обсудим всё, как чему быть.

Когда же надобно будет, яз их покличу…

— Пусть идут, — ответил Василий Васильевич.

— Потом яз им все расскажу, — добавил набольший воевода.

Когда вестники, низко поклонясь государям, вышли из покоев, князь Оболенский, разложив на столе карту воеводы Стриги, сказал:

— По сим чертежам все уразумел яз и ведаю, как нам деить надобно.

Ежели Шемяка и поныне не затворяется во граде, а все на горах стоит перед градом, — значит, на полки свои крепко надеется…

— Злодей-то, — взволнованно перебил воеводу Василий Васильевич, — на все ныне идет. Мыслит нас совсем задавить, ну, да как бог судит!

Великий князь вышел из-за стола и, привычно обернувшись в сторону, где образа, опустился на колени и закрестился. Соправитель и воевода Оболенский тоже закрестились. Помолясь, Василий Васильевич при помощи Васюка тяжело поднялся с колен и опустился на скамью. Грудь его высоко вздымалась, а из-под длинных ресниц, вдавленных внутрь век, текли слезы.

— Положив упование на господа, — заговорил дрожащим голосом великий князь, — и на пресвятую его матерь, и на креста честного силы надеясь, отпускай, Василь Иваныч, полки с воеводами и царевичей с татарами к Галичу, как сам рассудишь.

Наступило молчание.

— Мыслю, государи мои, — медленно заговорил князь Оболенский, — наперво надобно уразуметь нам, куда и зачем отпускать полки и где на врага ударить нам выгодней…