Илья Гордон - ТРИ БРАТА

Возле дома Евтихня Танхум остановил лошадей и начал, размахивая кнутом, разгонять наседавших псов. Собачий лай становился все яростней, и, заслышав его, Евтихий, полураздетый и простоволосый, выбежал из хаты.

– Кто это? – стал он пристально вглядываться в хозяина брички. – Кто? Погибели на вас нет, окаянные, – пытался он унять не в меру расходившихся собак.

– Это я, Евтихий Опанасович, – отозвался Танхум.

– Кто такой? – не узнавая, переспросил Евтихий.

– Да я! Не узнаете, что ли? Донда из Садаева.

– Ах, Донда! – воскликнул хозяин дома и широко раскрыл сплетенные из ветвей молодых акаций ворота. – Заезжай, заезжай… Гостем будешь… Ты что ж так редко жалуешь к нам? Раз как-то был, а больше и носа не кажешь, разве это гоже?… Небось новостей привез кучу?

Танхум въехал на широкий двор, выпряг лошадей, привязал их, задал им корму и только тогда вошел в горницу:

– Может, закусишь малость? – спросил Евтихий и, не дожидаясь ответа, подмигнул жене – угощай гостя.

Жена Евтихия, низенькая, полная, моложавая женщина в широкой, в складках, цветастой юбке, мелким семенящим шагом направилась в кухню.

– Не хочу… Спасибо, я не голоден, – отказался Танхум.

Но хозяйка уже поставила на стол простоквашу, творог и картошку.

– Перекуси, – настаивал Евтихий, – и я с тобой за компанию сяду.

Хозяин придвинул миску поближе к гостю, налил в нее простокваши и положил на стол две деревянные ложки.

– Ешь. Ведь не свининой я тебя потчую, – знаю, что закон не велит тебе есть ее, – угощал хлебосольный хозяин.

Танхум неохотно взял кусок хлеба, круто посолил его и стал вяло хлебать простоквашу,

Видя, что гость расстроен и что еда ему в горло не лезет, Евтихий понял, что Танхум заехал неспроста.

– Откуда в наши края? – начал он осторожно расспрашивать гостя.

– Из дому, прямехонько из дому. Я к вам за советом. Несчастье со мной случилось, Евтихий Опанасович, хлеб у меня забрали, весь, до последнего зернышка. Только недавно спрятал его в надежное место, а они нашли…

– А что я тебе говорил, – так и обрушился на Танхума Евтихий. Он сдвинул густые брови, синие глаза загорелись недобрым огнем.

– Конечно, ты был прав, но что я мог поделать? – жалобно посмотрел Танхум на хозяина.

– А я тогда тебе сказал, что надо делать, – снова напал на гостя Евтихий. – Надо было вооружаться и не давать хлеб. Вот ты мечешься теперь, как затравленная крыса, а что толку?… Что можно сделать сейчас, когда хлеб уже увезли?

– Еще не увезли. Они собирают целый обоз, чтобы отправить его разом, – сказал Танхум. – До вас, надо думать, вот-вот доберутся.

– Да, доберутся, если их сюда пустят, держи карман шире, – побагровев от злобы, пробурчал Евтихий.

– Попробуйте-ка не пустить, попробуйте только, – перебил хозяина Танхум.

– И попробуем, конечно, попробуем, – подхватил Евтихий.

Лицо его перекосилось в злобной гримасе, на лбу крупными каплями выступил холодный пот.

– Мы не только попробуем, мы просто не отдадим своего хлеба – и баста, – продолжал Евтихий. – Но если ты думаешь, что я за твой хлеб драться стану, то горько ошибаешься… Я тебя предупреждал…

Евтихий умолк, как бы выжидая, что скажет гость.

– Но что я мог поделать? – подавленно отозвался Танхум.

– Объединиться надо было, всем крепким хозяевам объединиться, – сурово проговорил Евтихий, – тогда бы и другие хозяева задумались, и большинство поддержало бы нас… А ты что? Ты спрятался, как крыса в нору, молчал, выжидал до тех пор, пока тебя не задели. Ну вот и дождался!

Танхум молчал, низко опустив голову. Он никогда в жизни ни с кем не воевал, не дрался, Как же он пойдет убивать людей? А тут еще надо будет идти против братьев, против родного отца. Но и сдаться нельзя, нельзя молчать, – он чувствовал это всем сердцем прижимистого хозяина. Ведь они идут на него, Танхума, стеной идут; тут уже бой не на шутку, кто кого – либо он их, либо они его.

И, как будто угадав его тайные мысли, Евтихий сказал:

– Если хочешь остаться хозяином своего хлеба, тебе остается одно – драться за него не на жизнь, а на смерть.

Евтихий прав, но как драться? Что он может поделать один на все Садаево? Кто ему посочувствует, кто поможет? Разве что Юдель Пейтрах, но какой же он, Юдель, вояка?!

Танхум был растерян. Ему хотелось, чтобы Евтихий подсказал, что надо делать, как быть. Но Евтихий вышел из дому, подозвал одного из мальчишек, занятых шумной игрой, и сказал ему на ухо несколько слов. Мальчишка со всех ног помчался куда-то по деревенской улице, взбивая голыми пятками облака пыли.

Минут через десять – пятнадцать в хату Евтихия вошел высокий белокурый мужчина в новых сапогах, в полугалифе и красиво вышитой украинской рубашке, поверх которой был надет темный суконный пиджак.

– Вот этот человек приехал из соседней еврейской колонии Садаево, – указал Евтихий на Танхума, – он может рассказать кое-что интересное.

Увидев бывшего атамана, Танхум побледнел. Сейчас Бужейко с ним расправится за то, что он улизнул из его отряда.

Бывший атаман с удивлением посмотрел на Танхума.

– Откуда ты взялся, Донда?… Хлопцы сказали, что тебя убили…

– Я в плен попал, пан атаман, еле удрал оттуда.

– А обратно дорогу в отряд забыл? Эх ты, трус поганый!

– Я же был ранен, еле жив остался. Кругом шныряли красные, – оправдывался Танхум.

Бужейко смерил Танхума пронзительным взглядом, недовольно спросил:

– А теперь чего хочешь?

– Беда, пан атаман, большевики забрали у меня хлеб.

Бужейко ехидно улыбнулся:

– А почему ты отдал им свой хлеб?

– А разве они меня спросили? Забрали – и все.

– Куда же они этот хлеб девали?

– Пока он еще на месте, в Садаеве. Есть слух, что они его собираются вывезти в город – для рабочих, что ли.

– Я и без тебя знаю, для кого они хлеб собирают, – разозлился Бужейко. Глаза его стали холодными и злыми, он высокомерно взглянул на Танхума, поднялся и начал расхаживать по комнате, куря цигарку за цигаркой.

– Скажи, где они хранят хлеб? Сколько человек в охране? По какой дороге отправят обоз в город?

На лице у Танхума появилась заискивающая и даже глупая улыбка.

– Продовольственный отряд стоит в Гончарихе, – скороговоркой начал он выкладывать все, что знал. – У нас, в Садаеве, пока только один человек. А по какой дороге станут они вывозить хлеб – кто может угадать?

– Какой такой Давид? Кто он? – сквозь зубы процедил Бужейко.

– А это мой свояк, – пояснил Танхум, – он уже давно у них, у красных то есть, еще до революции с ними связался.

– Так что ж вы там не могли с ним справиться? – иронически скосил на Танхума глаза Бужейко. – Эх, вы, герои, долго ли его там пришить?…

– Да разве он один?… Все голодранцы за него горой. В том-то и беда, что он не один… Как же два-три хозяина могут пойти против такой оравы?