Илья Гордон - ТРИ БРАТА

В одной из стычек был тяжело ранен Айзик Прицкер. Он потерял много крови и обессилел. На руках его отнесли в обоз и уложили на одну из подвод. Боясь отстать от своих, он долго ехал в обозе, надеясь добраться с отрядом до родных мест и хоть одним глазом взглянуть на Нехаму. Но вот ранили и Гдалыо Рейчука, и тогда его вместе с Айзиком отправили домой. Теперь Айзик жил у Гдальи, но ему не терпелось повидаться с Кейлой и Нехамой, узнать, что произошло с ними в его отсутствие.

Но как это устроить? Красноармейские части прошли стороной, и потому Гдалья с Айзиком нигде не показывались – в любой день в Садаево могли ворваться отступающие отряды белогвардейцев.

Гинда рассказала Айзику: Кейла до сих пор живет у Танхума; Нехама родила мальчика, уже состоялся обряд обрезания; на пиру, устроенном по этому случаю, Танхум чуть не убил Двойру за то, что она сболтнула, будто бы не он отец ребенка.

– Говорят, Танхум совсем спятил, – добавила Гинда напоследок.

Услышанное очень взволновало Айзика. «Надо скорее увидеться с Нехамой, – думал он. – Может, позвать Кейлу и с ней обо всем договориться?»

– Зайдите, пожалуйста, к Танхуму, скажите тете Кейле, что я приехал, – попросил он Гинду.

– Не пойду. Не могу я туда идти, – наотрез отказалась Гинда.

– Но почему?

– Говорю тебе, не могу, – значит, не могу, – твердила Гинда. – Я ему такое сказала, что он меня век помнить будет!

– Но что именно?

– Долго рассказывать… Мои слова попали, кажется, ему прямехонько в сердце.

– Зачем тебе это нужно было? – разозлился Гдалья.

– Зачем? Пусть знает, как сердце рвется от боли на части! Если бы ты видел, как он подпрыгнул, когда в синагоге благословляли нового царя Деникина.

– Черт бы его побрал вместе с его черной душонкой! – не выдержав, выругался Гдалья.

Гинду не удавалось уговорить, чтобы она зашла к Танхуму, и Гдалья сам отправился к нему. Не успел он войти во двор, как Танхум выбежал ему навстречу.

– Вы только посмотрите – Гдалья заявился! Вы совсем вернулись? – в смятении спрашивал он.

– А что такое? – удивился такому переполоху Гдалья.

– Да у нас болтают, что вы, комбедовцы, бежали…

– Никуда мы не убегали. А вот как ты сюда попал? Где пропадал столько времени?

– Я… Что значит, где я пропадал? – растерянно бормотал Танхум, застигнутый врасплох неожиданным для него вопросом. – Ты не знаешь разве? А впрочем, не все ли равно – я уже, слава богу, дома. А вот ты… Ты когда приехал?

– Вчера.

– Один? А где все остальные? Рахмиэл и Заве-Лейб как будто вместе с тобой бежали? – Слово «бежали» Танхум произнес с ударением.

– И они скоро будут здесь.

– Так, так, значит, скоро вернутся все-, – с дрожью в голосе сказал Танхум, встревоженный такой новостью.

– А как же? Обязательно все вернутся. А пока приехали мы двое – я и Айзик Прицкер.

– Айзик?! – воскликнул как громом пораженный Танхум.

– Айзик! – словно эхо, донесся из сеней голос Кейлы. Она вбежала в комнату и забросала Гдалью вопросами.

– Где он? Здоров ли? Хочу своими глазами посмотреть на него! – взволнованно выкрикивала она.

– Он тоже хочет с вами повидаться и прислал меня за вами. Он у меня… – ответил Гдалья.

Кейла наскоро накинула пальто, повязалась платком и стала торопить Гдалью:

– Ну, идем же, идем!…

В этот момент из спальни вышла Нехама, растрепанная, с младенцем на руках.

– Айзик вернулся, вы слышите! – не своим от возбуждения голосом сообщила ей Кейла радостную весть.

– Жив!… – только и сказала потрясенная Нехама.

Красная Армия заняла уже весь район вокруг Садаева, но Танхум не подозревал об этом. Возвращению Гдальи и Айзика он не придал большого значения.

«Значит, бежали домой! Воевать-то, видно, не больно сладко», – злорадствовал он. Слова Гдальи о том, что скоро вернутся всё комбедовцы, он счел пустой болтовней и даже решил сходить к шульцу и донести ему о появлении в Садаеве двух красных. Особенно ему хотелось отомстить Айзику. Танхум даже готов был дать взятку уряднику, чтобы тот с ним расправился.

Узнав, что белые бегут и никакого шульца в Садаеве нет, что со дня на день власть опять перейдет в руки ревкома, он упал духом.

«Так, значит, всему конец… – удрученно размышлял Танхум. – Что же будет со мной? Что мне делать?… Бежать, бежать куда глаза глядят!»

Вот если бы он мог взять с собою свою землю, своих лошадей и коров, все свое хозяйство! Тогда было бы другое дело. А без земли, без скота он – нищий! Но и оставаться здесь нельзя, его сразу арестуют и отправят обратно в тюрьму. А добро останется Нехаме, она вместе с Айзиком будет здесь хозяйничать.

«Не бывать этому! – решил Танхум. – Лучше я сожгу, дымом пущу все нажитое, а не оставлю заклятому врагу!»

Он места себе не находил, бродил по двору, заходил в сараи, в хлев и конюшню, как бы прощаясь со всем, что было так дорого его сердцу.

Наконец решился.

Взяв бутылку керосина, плеснул под стреху и поднес зажженную спичку, но тут, словно почуяв беду, Рябчик зашелся таким заунывным, хватающим за душу воем, что Танхума охватил ужас. Он уронил спичку и отскочил в сторону.

– Черт бы тебя побрал! И чего ты вдруг завыл? Пропади ты пропадом! – разозлился Танхум на Рябчика и пнул его носком сапога. – Что, испугался? Не хочешь остаться бездомным? Что ж, пойдем скитаться вместе…

Танхум снова чиркнул спичкой и тут увидел: по улице галопом мчатся два всадника.

«За мной, – екнуло у него сердце, – это красные».

И каков же был его ужас, когда конники действительно осадили взмыленных лошадей около его дома.

– Хозяин, – услышал он, – это что за деревня? Садаево?

– Да, Садаево.

– Будь добр, хозяин, вынеси нам немного воды, – попросил один из всадников.

– Сию минуту, – с облегчением ответил Танхум и пошел в дом.

Пока он выносил медную кружку с водой, подъехали еще всадники. Ряд за рядом, качаясь на спинах усталых, разгоряченных лошадей, они проезжали по улице, заполнили всю степь.

«Ой, ой, Какая тьма-тьмущая! – в отчаянии подумал Танхум, не в силах унять охватившую его дрожь. – Как черные тучи несутся они, и все на мою голову! Как щепку, они подхватят меня, умчат и погубят».

А красные конники все неслись и неслись, и не было им ни конца ни края.

Голодные коровы жалобно мычали в хлеву, а Танхум неподвижно все стоял и стоял, прикованный взглядом к всадникам, заполнившим всю степь.

«Нет, кажется, такой щелочки, где б я мог проскользнуть и укрыться от миллионов глаз, которые с презрением смотрят на меня», – думал Танхум.

Ему казалось, что все знают, как он разбогател, присвоив награбленные деньги конокрада, знают о его алчности и неудержимой жажде богатеть и богатеть, из-за чего он и пошел против отца и братьев, стал злейшим врагом всех, кто был ему близок…