Марк Фруткин - Возвращение Фабрицио

После ухода герцогини Фабрицио долго сидел с закрытыми глазами, наслаждаясь ее запахом.

Вернемся теперь к той ночи, когда Дон Фабрицио и Омеро взобрались мимо больших часов на вершину башни в сердце Кремоны. С той ночи они оставались на башне, так и не сошли вниз, они навсегда останутся на башне. Время спускалось с безвременья подобно комете, падающей из космоса.

Фабрицио и его слуга ждали высоко над площадью. Просто ждали и смотрели, как возвращается комета, летящая по спирали времени за пределами познаний обычных людей. Время от времени Фабрицио озирал в телескоп небо, горизонт и, наконец, опускал телескоп и снова смотрел вниз, на город.

Разглядывая площадь, он бормотал:

— А знаешь, друг мой, мы здесь на башне в центре города, в центре наших жизней, в центре времени. Мы всегда посередине, на вершине между прошлым и будущим, между последним мигом, что уже прошел, и следующим, что еще не настал. Куда бы мы ни шли, любой путь приводит нас к этой середине, и любой уводит от нее. Правда, в этом есть что-то волшебное? Какое-то чудо?

Омеро подлил себе вина.

— Ну, раз вы так говорите.

— Мы всегда внутри чуда, сидим на башне чудес минувших мгновений под открытым небом мгновений грядущих. — Он помолчал. — Омеро, смотри, на площади снова начинается представление.

— А нам можно спуститься и посмотреть?

— Не сейчас. Мы должны ждать.

— Чего мы ждем?

— Комету, конечно. Ты забыл?

— А что мы сделаем, когда появится комета?

— Будем смотреть, как она пролетает.

— И все?

— Да. Тебе недостаточно?

Омеро пожал плечами:

— Пока появится комета, представление закончится, и мы все пропустим.

— Я бы насчет этого не беспокоился. Представление продолжается бесконечно. Мне кажется, комета — часть представления. По-твоему, они не увидят ее с площади под открытым небом? Мы тоже — часть представления.

— Если так, почему я не знаю своих реплик?

— Все, что ты говоришь, и есть твои реплики. В этом представлении не нужно разучивать слова, произнести которые тебе предназначено судьбой. Знай, Омеро, что актеры комедии масок говорят, что придет на ум, без подготовки.

— Как в жизни?

— Да, как в жизни. Ты видишь?

— Ничего не вижу или мало что. Темно. Кажется, я вижу свечу в окне на той стороне площади. И звезды, не меньше тысячи.

— Все предаются любви, или умирают, или мечутся во сне, или видят сны о представлении на площади, или беспокоятся за дитя. Один пытается решить математическую задачу — чему равно тринадцать, поделенное на восемь? Другой сочиняет стихотворение в уме. Третий ненавидит соседа или задумывает месть. Каждый — в сердцевине, внутри своей жизни.

— Где же эта проклятая комета?

— Показалась и улетела и прилетит снова. Она вернется, потому что движется по неизменной спирали времени. Она прилетает, когда прилетает. Как женщина, что стряхивает с длинных волос звездную росу.

— Почему?

— Почему? Этот вопрос нечасто услышишь. Почему? Представления не имею. Почему? Я не знаю ответа на этот вопрос, я вечно ищу ответ на него.

Омеро уставился на хозяина. Он шептал, на этот раз без издевки:

— Святой покровитель чудес.

Падре Аттилио Бодини стоял у двери в белых одеждах и черном плаще, какие были приняты в его ордене. Адвокат дьявола тут же узнал смутьяна, устроившего шум во время представления на площади. Как все художники, что много-много лет пишут фрески, он страдал от профессиональной болезни: голова была запрокинута и не опускалась. Лишь с большим трудом, превозмогая боль, он мог посмотреть прямо, о том, чтобы наклонить голову, и речи не шло.

Монах-иеронимит был из тех опоздавших, что просили о беседе с адвокатом после окончания официального опроса. Монсеньор Аркенти решил провести эти запоздалые беседы, поскольку понимал, что далек от окончательного решения о качествах и святости Фабрицио Камбьяти. Он знал, что между кандидатом и герцогиней существовали какие-то отношения, но должен был выяснить все точно, получить доказательство. Аркенти не удалось выманить признание у Элеттры, оказавшейся упрямой, в точности как ее прабабка.

По левую руку адвоката скрипел пером писарь, перед ними сидел Дон Аттилио. Голова его была запрокинута, казалось, череп вот-вот оторвется и скатится вниз по спине. Он смотрел на что-то, находящееся в шести дюймах над головой адвоката.

Можно было подумать, что такую осанку, такую позу должен иметь человек, преисполненный светом и радостью высших миров, небес и райских кущ, обладающий помыслами возвышенными благодаря созерцанию горней мудрости и небесных светил. Не таков был Аттилио Бодини. На самом деле все оказалось наоборот, в противоположность тому, чего люди ожидали от человека с подобной осанкой. В городе Кремоне он был известен как человек, который всегда предполагает худшее, вечно твердит о Страшном суде и с радостью разносит слухи о грядущем конце света. Знали также, что он усердно трудится в церкви Святого Сигизмунда над огромной фреской, изображающей Апокалипсис. Работа шла шесть лет и была почти закончена. В городе поговаривали, что результат поразит всех. К тому же Бодини был сплетником, всегда скверно отзывался о людях, никому не сказал ни одного доброго слова.

Адвокат задал вопросы из основного списка, узнал немногое и спросил:

— А теперь скажите, зачем вы на самом деле пришли?

— Ваше высокопреосвященство, если хотите знать, я считаю, он не был святым, этот Камбьяти.

— Почему же вы так считаете?

— Дед рассказывал, что часто видел, как любезный падре вечерами выпивал в таверне со своими дружками.