Николай Никитин - Северная Аврора

Старик ушел на кухню.

– Не нравится он мне… – тихо сказал Валерий, проводив старика подозрительным взглядом. – И разговорчикам его я не верю. Все это нарочно, только чтобы к нам подладиться. Здорово подлезает…

– Зачем ему «подлезать»? – возразил Андрей.

– Значит, надо… Тип! Такие типы и встречают англичан колокольным звоном.

– Врешь! – раздался за стенкой гневный голос, и длинная фигура старика показалась на пороге.

– Подслушивали? – язвительно спросил Валерий.

– Да, подслушивал. И за грех не считаю… – не смущаясь, ответил старик. – Не тебе людей судить! Погоди, придет час – хоть мы и темные, может, а рожу-то еретикам назад заворотим…

– Посмотрю.

«– Посмотришь! Всему своя череда… – проворчал Тихон. – Как в писании: в онь же час и сын человеческий прииде!

– Не понимаю я вас, гражданин. А то, что кулачье у вас процветает, это мне ясно, – с жаром проговорил Валерий. – Вы мне голову не задурите. Вы с кулачьем и с богом в мире. А я в войне! Я рабочий класс! Понятно?

– Понятно… – пробормотал Тихон. Щеки его побагровели. Насупившись, он повторил: – Понятно… Невежа ты.

Бросив на Сергунько уничтожающий взгляд, Тихон вышел из избы.

– Нехорошо получилось! – зашептал Андрей. – Только что приехали…

– Зря вы, товарищ Сергунько, обидели старика, – сказал Драницын, вынимая вещи из дорожной сумки и раскладывая их на подоконнике.

Он распахнул окно. Свежий воздух ворвался в комнату, наполняя ее запахами сена, скота, болотных трав.

Из деревни доносились крики бойцов, слышалась команда взводных, ржали лошади, злобно лаяли собаки.

Отряд Фролова входил в Ческую.

В избе появился Жарнильский. Андрей подружился с ним в дороге. «Наш Иван-сирота не пролезет в ворота», – посмеивались над Жарнильским бойцы.

– Новоселье, значит? – сказал Иван, сияя улыбкой на запыленном, но, как всегда, веселом и добродушном лице. – Слышу, драка, а вина нет… За пустым столом? Что же это вы, братцы?…

Он не брился с выезда из Питера и оброс густой колючей щетиной. Пот грязными каплями струился по широкому лицу, гимнастерка пропотела насквозь. Казенная часть его винтовки была бережно обмотана тряпочкой, через плечо висела пара покоробившихся солдатских ботинок, связанных шнурками.

Поймав взгляд Драницына, он тоже посмотрел на свои черные босые ноги и пристукнул пятками о порог.

– Колеса-то как раз мой номер! Не жгет, не жмет, товарищ! Ну, где мне прикажете устраиваться? А наш-то взводный, товарищ командир, мерина загнал… Вот уж у него что людям, то и лошадям! Ты скажи ему, Валька… А здорово мы сегодня отмахали! Так и кругом света обойдешь, не заметишь.

Он засмеялся.

– Явился, грохало, – восхищенно сказал Валерий. – Ну, бросай мешок, устраивайся пока здесь… Всем места хватит.

Драницын, достав полотенце и разыскав мыльницу, с удовольствием прислушался к басистому, громыхающему голосу Жарнильского. «Вот это настоящий русский солдат», – подумал он.

Все деревни по нашим северным рекам похожи одна на другую. Люди здесь издавна жмутся к воде. Места у реки людные, а по сторонам глушь. Так и на Онеге-реке.

Онежский низменный берег с песчано-глинистыми холмами, с отдельными гранитными утесами, с обнаженными скалами на севере идет к югу, постепенно повышаясь и как будто с каждым шагом все больше и больше закрываясь лесом. Ели словно лезут друг на друга. Береза тоже растет здесь, но трудно ей выдержать студеную погоду. Лишь в июне она зеленеет, но в конце августа уже зябнет, роняя листья. А в сентябре крепкий морозец иногда накинет на нее такой белый саван, что ей уж и не оправиться. Вот сосна, той все равно: болото, песок, камень – она всюду растет. Было бы свету немного. Корень цепкий, что у редьки… Избы, срубленные из кондовой сосны, выросшей на холмах, в бору, на сухом месте, могут стоять столетиями.

Леса тут полны глухарей. Глухарь (на Онеге его называют чухарь) сидит в лесной чаще, дальних перелетов не делает, глухарка гнезд не строит, довольствуясь ямкой на земле, куда и кладет яички… Солнышко бедное!

В давние времена про эти места сложилась пословица: «Спереди – море, позади – горе, справа – ох, слева – мох». «Одна надежда – бог», – улыбаясь, прибавляли старики.

Эти леса вековечные.

Когда тысячу лет назад русские люди потянулись на север, они натолкнулись на темную стену лесов высоты непомерной – от земли и до неба. Так показалось им… «Ни сбеглому проходу нет, ни удалу добру молодцу проезду нет».

Удалые молодцы, новгородцы, шли по рекам, рубили деревни и города, ставили их возле воды.

Почти половина населения Онежского уезда в прошлом столетии занималась лесом. Остальные брали морского зверя, ловили в реках миногу, на взморье – навагу, ладили «плавные» сети для улова семги, «рюжи» – для поимки той же рыбы в деревянных заборах, поставленных через реку Онегу. Осенью, в период ветров, семга шла сюда с моря в спокойные воды.

Белка, горностай, песец, лиса, куница и заяц были постоянной добычей охотника. Некоторые жители уходили в извоз или на постройку судов.

Все лесопильные предприятия расположились возле устья Онеги. На глубоком рейде часто стояли иностранные пароходы, приходившие сюда за лесом. Из Онежского порта, так же как из Архангельского, лес вывозился на английский рынок для разных стран, даже в Африку.

В девятнадцатом веке англичане поставили в устье Онеги свои фактории и конторы, стараясь с каждым годом все тверже уцепиться за эти места. Они были нещадными губителями русского леса, варварски уничтожали его.

Помимо промыслов, крестьяне занимались земледелием и скотоводством. Сеяли рожь, ячмень, овес, коноплю, картофель, горох. Плодородием онежская земля не может похвастаться. Хозяйство вели только для себя. Люди Севера привыкли держаться свободно. Наряду с этой привычкой здесь до сих пор были сильны старые, даже древние понятия, связанные с религией и дошедшие до нового времени через столетия. В этом таежном крае еще жила память о протопопе Аввакуме, и, несмотря на то, что повсюду были православные церкви, многие люди скрытно держались за старую веру и, проклиная патриарха Никона, уважали и чтили только старые церковные книги и старый церковный обряд.

Таежный лес, болотная ягода, кочковатые торфяные поля, угрюмые люди да извечно холодный ветерок, несмотря на летнее солнце, – вот чем встретила Онега отряд Фролова.

Бойцы помогали крестьянам. Сельские работы не мешали военным занятиям: рытью окопов, обучению винтовочной и пулеметной стрельбе, метанию гранат.

Фролов созвал крестьян и бойцов на митинг. Он рассказал им о планах империалистов. Валерий Сергунько произнес горячую речь об опасности, нависшей над таежным краем. Но эти слова многим крестьянам показались странными. Людям не верилось, что даже здесь, в тайге, могут появиться чужеземцы.