Паулина Гейдж - Дворец грез

— Так, — мягко сказал он, — ты ведь влюбилась в нашего прекрасного царька, правда, Ту? Тогда берегись! Рамзес — отшельник. Почти все свое время он проводит в одиночестве в пустыне — охотится он, или гоняет в колеснице, или общается с богами, кто знает? Своими мыслями он не делится ни с кем. Хоть ему уже двадцать восемь лет, у него только одна жена и очень мало наложниц. Что до его политических убеждений — никто не слышал, чтобы он высказывался за или против методов управления его отца. И не надейся очаровать его! С того момента, как твой отец подписал тот свиток, ты принадлежишь фараону, и только ему, и, если ты будешь неверна ему, обречешь себя на смерть.

Мысль о подобном ограничении еще не приходила мне в голову. Я на самом деле так глубоко не задумывалась о последствиях столь лестного предложения из дворца. Мне почему-то казалось, что наложница должна быть более свободна, чем законная жена, но, конечно, это было не так. Это была не простая договоренность о совместном проживании, как в моем селении, это было соглашение с самим живым богом, и любой рожденный ребенок, вне всякого сомнения, должен считаться потомком царя. И теперь я буду привязана к этому дряблому телу, пока смерть не призовет одного из нас. Внезапно перспектива показалась мне ужасающей. Я выбралась из-за стола, на коленях подползла к Гуи и положила голову ему на колени; мои пальцы скользили по его твердым и крепким бедрам.

— И все же я не думаю, что смогу это сделать, Гуи, — прошептала я в его теплые белые колени. — Я хочу остаться здесь, с тобой.

Он мягко отстранил меня и встряхнул.

— Слишком поздно, — ответил он. — И ты сможешь, Ту. Я знаю: ты сможешь. Пусть от тебя зависит его здоровье, пусть от тебя зависит наслаждение его плоти. Будь настойчивой и решительной. Не улыбайся глупо, приближаясь к нему с потупленным взором, как делают другие, которые воображают, что это все, чего он хочет. Это то, чего он хочет, но не то, что ему нужно.

— Я не умею обращаться с мужчиной, — сказала я нерешительно. — Я не знаю, что нужно делать.

Он положил одну руку мне на затылок и резко притянул меня к себе. Его глаза стали суровыми.

— Используй свое чутье, свою интуицию, — сказал он жестко, — Жаль, что я не могу научить тебя сам, это запрещено. Ты должна прийти к нему девственницей.

Может быть, если бы я не покачнулась невольно под его рукой, он бы смог сохранить самообладание. Но я пошевелилась, и его губы раскрылись, и нашли мои губы, и с силой припали к ним, отчего меня пронзила дрожь; я ответила на его поцелуй и обвила руками его шею, запустив пальцы в прекрасные белые волосы. У его губ был вкус вина и корицы. Теплый язык был настойчивым, от его движений волна возбуждения захлестнула меня, и я прижалась к нему всем телом. Он застонал, скользя пальцами вниз по моей спине, и тут послышалось вежливое покашливание. Задыхаясь, мы отпрянули друг от друга. Совсем рядом с непроницаемым выражением лица стоял Харшира.

— Генерал Паис, Мастер, — сказал он.

Гуи провел дрожащей рукой по губам:

— Проводи. — Он схватил свое вино и залпом выпил его. Он не смотрел на меня.

Паис быстро подошел к нам, с улыбкой поздоровался и щелкнул пальцами слугам, которые уже бежали с закусками. Потом он опустился на подушки, на которых я совсем недавно сидела, и критически оглядел нас обоих.

— Да, маленькая царевна, в этот вечер ты выглядишь воистину прелестно, — заговорил он. — Я почти склонен пожалеть нашего царя, потому что, пав жертвой такой красоты, он навечно останется твоим пленником.

— Генерал очень добр ко мне, — выдавила я, с ужасом сознавая, что от проницательных глаз генерала наверняка не ускользнуло, что колени Гуи еще так близко к моим и грудь его вздымается слишком высоко и часто.

— Он вовсе не добрый, — сухо сказал Гуи. — Он говорит правду. Будь уверена, моя Ту. А теперь иди полежи на своей кушетке, будь хорошей девочкой и дай мне поговорить с братом.

Я тотчас повиновалась, с облегчением вскочив и поклонившись им обоим. Я чувствовала себя удивительно неуклюже, руки и ноги едва мне повиновались.

— Ну, Гуи, — услышала я слова генерала уже в дверях, — ее отец дал согласие? Ну конечно дал. Она взбудоражит гарем своим появлением. Какая потеря!

Дверь за мной закрылась, и я не услышала, что ответил Гуи. Раскрасневшаяся, растрепанная и возбужденная, я направилась в свою заповедную комнату, слова Паиса эхом отдавались у меня в голове: «Какая потеря! Потеря…» Я сосредоточенно вызывала в воображении сияющий образ царевича Рамзеса, и, когда Дисенк закончила раздевать меня, я уже успокоилась.

Те немногое дни, что мне оставалось прожить в этом доме, я спокойно работала с Гуи, уйдя с головой в череду диктовок, консультаций, приготовления целебных мазей и снадобий для его немногочисленных пациентов. Мы не говорили о том внезапном исступленном поцелуе в ночь нашего возвращения. Гуи вел себя так, будто ничего не случилось, и я поэтому поступала так же. Но мне не давал покоя этот поцелуй. Я изо всех сил старалась вытеснить из памяти горячие губы Гуи, ощущение его твердой плоти, его вспыхнувшие страстью глаза и представить на его месте царевича Рамзеса, но в отчаянии понимала, что не могу этого сделать.

Не однажды, беспокойно проворочавшись в своей постели всю ночь, под утро я решалась форсировать ситуацию с Гуи. Я хотела натереться ароматным маслом, завернуться в халат, потом проскользнуть в его опочивальню и соблазнить его. Соглашение с фараоном можно как-нибудь расстроить. Мы с Гуи в высшей степени изобретательны. Но страх, что он откажет, удерживал меня от этой попытки. Я начала осознавать всю глубину его желания, но оно было направлено не на меня, а на процветание Египта, в основе которого лежало восстановление Маат. Лелея свои планы, он решил использовать меня, и я знала, что он с этого пути не свернет.

Когда мы работали вместе в его кабинете, он продолжал рассказывать мне о характере фараона, о его предпочтениях, предубеждениях и привычках. Он использовал свой старый способ, заставляя меня повторять наизусть то, что я запомнила из его рассказов, и вскоре у меня возникло ощущение, что я знаю Гора Золотого лучше, чем его собственные жены. Гуи также перечислял болезни царя и способы лечения, что были ему прописаны, так что в случае, если меня позовут осматривать его, я не должна была ошибиться. О самой жизни в гареме он рассказывал мало, и то лишь тогда, когда я просила.

— Будет лучше, если ты составишь свое собственное мнение, — говорил он мне. — Жизнь в гареме не особо отличается от жизни в любом другом месте. Она равно может стать приятной или ужасной, какой она будет — зависит от тебя. — Гуи тем временем перетирал семена кассии, и приятный, свежий аромат наполнял комнату. Тут он остановился и, не глядя на меня, сказал: — Запомни, ты должна есть только ту пищу, которую едят другое женщины, или ту, что Дисенк приготовит сама. Чем больше фараон будет привязываться к тебе, тем больше ревности ты будешь разжигать вокруг себя. К вину или пиву не прикасайся вовсе. В них очень легко что-нибудь подсыпать. Я буду посылать тебе кувшины из моих собственных запасов.