Идрис Базоркин - Из тьмы веков

Матас расплакалась. Но это были слезы радости. Калой снова вдохнул в нее жизнь. Ей хотелось сейчас же встать и начать что-то делать.

— Брат мужа! — воскликнула она. — Ты исцелитель! У тебя доброе сердце и умная голова! — Она попыталась встать. Но комната покачнулась в глазах, и она снова легла в постель. — Простыла я… Ночью был сильный кашель… Это пройдет! Ты мне дал такой амулет, против которого не устоит ни одна болезнь!

Весело пошутив с нею еще, Калой ушел. Однако болезнь и слабость ее очень встревожили его.

Вернувшись к себе, он собрал своих и сказал:

— Матас больна. Она очень больна. Не давайте ей знать. Кормите ее жирным. Ты, — обратился он к брату, — подстрели одного-двух барсуков. Стопите сало и пусть пьет. Надо будет тайно скормить ей несколько ежей… Если я не ошибаюсь, у нее кашель [134] Кашель — чахотка (инг.). … А ошибиться мне трудно. Я на всю жизнь запомнил писаря, который учил меня, запомнил и Гарака… Они и сейчас, как живые, стоят перед глазами и кашляют… Эта болезнь входит в человека вместе с горем!..

Дожди в том году прошли хорошие. Кукуруза всходила темная, сочная. После первой прополки стебли укрепились. Оставалось проредить их, подбить и ожидать урожая.

Горцы торопились покончить с работой на плоскости, чтобы успеть перейти на поля в горы, где все росло и созревало позднее.

Дел оставалось на день, на два, когда неожиданно к ним подъехал верхом на доброй лошади седоусый казак в каком-то чине и с ним трое помоложе.

— Ну, как работается? — спросил он ближайшего горца. Тот улыбнулся, но ничего не ответил. Не понимал языка.

Стали подходить другие. Запыленные, почерневшие от солнца и ветра, в серых от пота рубахах, они загибали полы своих войлочных шляп и с любопытством смотрели на приезжих.

Опираясь на тяпку, как на трость, подошел Калой. Женщины остались на своих местах, но и они с интересом смотрели на чужих людей.

— Так никто из вас и не понимает по-русски? — спросил усатый, когда все собрались и обступили его.

— Мало понимает… я… — ответил Калой.

— В прошлом году я сдавал вам эту землю по десять рублей за десятину. Понял? В этом году такой цены нет. Вы по десять рублей дали и еще по пяти за десятину с вас причитается! Понял?

— Что он говорит? — зашумел народ.

Калой объяснил. Шум и галдеж поднялся еще больше.

— Чего они орут? — спросил Калоя усатый. Вместо ответа Калой сам задал ему вопрос.

— Ты кто?

— Как кто? Я хозяин этой земли! — возмутился усатый. — Еще тыкает, будто я с ним свиней пас! Ровня нашлась! — Он с возмущением оглянулся на своих.

— Два года мы здесь работаем… — не обращая внимания на его тон, ответил Калой. — Один раз ты мы не видел. Кто ты — мы не знаю. Тот год — десятина один тум [135] Тум — десять рублей (инг.). (Туман — золотая монета в Иране). , еще один полвина мы отдал Чаборзу. Эта год — тоже отдал. Что надо?

— Экая бестия! Понимай его! Я говорю: один туман в прошлом году вы давали. А в этом — один не пойдет! Еще половина надо!

— Отдал! — воскликнул Калой, поняв, чего тот от них добивается. — Мы твой не знаю. Мы знаю Чаборз. Мы его один половина туман отдал тот году. Теперь тоже отдал. Один половина. Иди возьми. Там твой деньга!

— Ну, ежели Чаборз надувает вас, это ваше дело! А я с него брал по одному туману. А коли вы мне через три дня еще по пяти рублей не внесете, я всю эту вашу зелень потравлю!

Горцы не поняли. Даже Калой.

— Табун, говорю, напущу сюда! Кукуруза ек! Корова, бык кушать будет!

— Нельзя, — строго сказал Калой. — Эта корова кушайт нельзя. Это луди халеб. Наша халеб. Луди, дети, что будим кушайт? Нельзя. Чаборз визял твой деньги. Наша дела нет. Чаборз дело.

— Ах, вот как! Так иди ты к своему Чаборзу и скажи ему. А я бегать не буду! Не принесет он в три дня — ничего этого не будет! — Он показал на зеленое поле пухлой рукой. Лицо его лоснилось. Красная шея тугой складкой лежала на белом воротнике бешмета.

— Нельзя, — снова сдерживая гнев, спокойно ответил Калой. — Луди умирайт будит!.. Голодни…

— А я не обязан кормить вашу орду! Предупредил — и знать ничего не знаю! — И, повернув холеного коня, он уехал вместе с другими, покачиваясь широкой спиной.

У горцев опустились руки. Новая беда нависла над ними нежданно-негаданно.

Они обступили Калоя и ждали, что он им скажет. Калой передал весь разговор.

— Эта жирная свинья, видимо, говорит правду, — заключил он. — Чаборз драл с нас по пятнадцати рублей, а у него арендовал по десять! Пять рублей брал себе!

Подошли встревоженные женщины.

— Что же делать?

— Если он исполнит угрозу, мы пропали!

— Не посмеет! Где это видано, чтоб хлеб губить! — кричали другие.

— Да хватит вам галдеть! — замахал рукой беззубый старик. — Дети вы, что ли? Надо думать, как быть! Эта беда хуже града. От того хоть солома остается, а эта угрожает всему!

— А чего думать, — крикнула из задних рядов Суврат. — Идите к Чаборзу и скажите, чтоб он сейчас же свез наши деньги хозяину! Да и за прошлогодние, если б было кому, надо было с него спросить!

— Правильно! — поддержал народ.

На этом и порешили. Отрядили двоих съездить к Чаборзу, а их работу артелью приняли на себя.

Посланные вернулись ночью. Чаборза дома не оказалось.

— Уехал куда-то, — сказала жена и обещала передать мужу. То же повторилось на другой день.

К этому времени все кончили работу, и нужно было отправляться домой. Но как покинуть поле, которому посулили такое? А вдруг хозяин сдержит слово?

Посоветовались и решили женщин отправить домой, а самим покараулить еще денек. Может быть, человек был пьян и просто решил попугать их?

Сложили вещи, навьючили лошадей. И караван, сопровождаемый женщинами, направился в горы.

Уходя, Дали отозвала в сторону Калоя и, заглядывая ему в глаза, тихо, чтоб никто не услышал, сказала:

— Ты у начальства на заметке. Всегда все на себя берешь… Я очень прошу, не рискуй зря! Я боюсь… Ты видишь, что с Матас?.. Не оставь свою семью так же! Будь что будет с посевом… Но нам нельзя без тебя…

В этот день к Чаборзу поехали те, что уже были раньше, и беззубый старик цоринец.

Чаборз не возвращался.

— Зору, — сказал цоринец, — может приключиться большое разорение людям… Твой муж подвел нас. Он два года обирал нас, а теперь из-за него нам грозит разорение. Вся наша надежда в этой земле! А вся власть у станичников. Они могут все. Им ничего не жаль. Подумай. Ты — тоже хозяйка этого дома. Подумай. Ведь деньги-то все вместе едите! Может, отвратишь беду?

— Если б он был здесь! — вырвалось у Зору. — А что я могу без него? Я даже не знаю, куда, к кому идти, кто этот хозяин… Но я спрошу у мужчин нашего села… Да и он, может, еще вернется…

Горцы ушли. Зору металась по селу до рассвета, но ничего не смогла узнать. Чаборз не имел привычки посвящать других в свои дела.