Ступников Юрьевич - Всё к лучшему

Зато я остался с неотягощенной душой. И пустым карманом. Чистым, как суггестия. И вечным, как поток сознания в информационном поле Вселенной века Водолея, полного знаков и предзнаменований, обещающих то ли кошелек под ногами, то ли кирпич на голову. Главное, чтобы упало само собой. Сверху. И сейчас.

Как курсы позитивного мышления, креативного наполнения, карьерного роста, брендосмесительства или обретения счастья в личной жизни и бизнесе. Но – потом.

– Один человек мне сказал, что деньги не главное. Главное- чтобы душа летала.

– Оно, конечно, – согласился я и подумал: «Вот она и отлетает…».

Я за рулем уже много лет и попал только в одно дорожное происшествие. Да и то по своей вине. В Америке.

Когда «прижимало» и накапливалось одиночество, а сходиться, даже на время, я ни с кем не хотел, то садился ночью в машину и выскакивал на хайвей. Затем одевал наушник от плеера, где стояли по очереди две кассеты, вывезенные в рюкзаке: песни Булата Окуджавы и Юрия Антонова. И шел по трассе на максимальной скорости минут сорок в никуда, затем разворачивался и обратно. Помогало.

Однажды в сильный ливень, заполночь, я так же возвращался через окраину Нью-Йорка домой, высчитывая, сколько часов мне оставалось до подъема на работу. И в голос подпевал Окуджаве: «Был тот солдат бумажный. Бу…».

На темной, мокрой, как девочка-подросток, улице в последний момент вдруг увидел, что начинаю въезжать в стоящую на светофоре машину. Тормоза не помогли. По скользкой дороге я так и впарил ее в задний бампер. Машина рванула и «въехала» в еще одну, у перекрестка. Ее капот подскочил и вздыбился полукругом.

Первая машина от толчка сорвалсь с места и, не останавливаясь, удрала. Подальше от нас и от разборок.

Из второй выскочила испуганная девушка, у которой, как оказалось, не было документов. Забыла.

А у меня, в свою очередь, тоже не было автомобильных прав, потому что мои забрали при выезде из СССР. Вместе с дипломом университета. И правильно сделали. Ко всему прочему, мне это многого потом стоило. А здесь, по новой, с первого раза сдать на права не получилось. Плати да плати. Так и ездил по Америке несколько месяцев без прав. А что делать?

Жить захочешь – плюнешь на все права.

К счастью для нас обоих, вокруг не было ни полицейских, ни даже прохожих. И мы зачем-то обменялись личными телефонами.

Но она так и не позвонила. Вот дура…

Он представился бывшим агентом ФБР. Уже на пенсии, но выполняющим для «агентства» разовые поручения. Спокойный, домашний дядька. Оказалось, что я как-то незаметно для себя уже прошел все тесты на работу в «Голосе Америке» и осталась только далеко не формальная проверка на безопасность. В Штатах это делается легально, и я даже совсем забыл, что подписал в присылаемых бумагах разрешение на это самое дело по отношению к себе. Вскоре мне позвонили несколько знакомых еще по Союзу и бывший хозяин съемной квартиры из Бруклина – к ним приходили «от ФБР» и спрашивали, как, что, где… Нормальная плата за амбиции.

Домоуправом, «супером», как тогда сокращенно говорили в Америке, в доме, где я снимал квартиру в Нью-Джерси, была крупная немолодая рыжая румынка. Она не выговаривала букву «ш» в моем имени, заменяя ее на «ч», а на чужеродного «Алекса» я упорно не отзывался. Имя долго выбирают и с любовью дают родители. Разве можно от них отказываться?

В тот день я едва припарковался, как из дома пулей выскочила румынка.

– Сача, Сача, – кричала она издалека.

– Что случилось?

– Ты знаешь, подожди, отдышусь… Сегодня тут приходил агент из ФБР, просил ничего тебе не говорить. Спрашивал, как ты себя ведешь, как с соседями, с гостями. Остаются ли у тебя на ночь женщины. И знаешь, как я его отрезала?

– Как?

– Я сказала, что женщин у тебя ни разу не видела. А к тебе ходят только… мальчики.

Она почти победно смотрела на меня.

Все поплыло перед глазами. Так глупо, ни за что, стать геем и провалить последний тест. Она, понятно, имела в виду товарищей, русских и американцев, которые не раз заезжали в гости или за мной. Но кому в этом мире ты что-нибудь объяснишь?

Ко мне он пришел – к последнему. Скорее посмотреть, чем говорить. Пару уточняющих вопросов, не больше. И о моей ориентации тоже.

– Повышенная, – ответил я, и мы оба хмыкнули, понимающе.

– Мне кажется, что в России власть никогда не умела ценить людей, – сказал он напоследок.

– А кто спорит? – ответил я и подумал: «Смотря с какой стороны подходить…».

Наконец мы запустили первую в Нью-Йорке радиостанцию на русском языке, «WMNB». С 7 утра до 11 вечера. Я был главный редактор (на оскорбительное «директор» не отзывался) и полностью отвечал за эфир и подбор первой команды сотрудников.

Мне как начальнику приходилось поначалу и затыкать «дыры». То есть вести в эфире и «свое» утро, и вечером – несколько раз за синхронного переводчика, пока я не принял на работу действительно знающих людей.

И вот после, в сущности, целого дня в эфире и отчаянного, но уверенного моего синхронного перевода в пустой студии сразу раздался звонок. На вопрос «кто это?» некто шумно и отчетливо дышал мне в ухо. Пока я соображал и бархатным голосом спрашивал: «Извините, что вам надо?», на другой стороне провода она (а это была Она) начала стонать, по-восходящей, и довольно быстро кончила. С испуга, я повесил трубку.

На следующий день после эфира повторилась такая же ситуация: шумная реакция на голос, стаккато, всхлипы и в конце счастливый такой крик по-английски:

– О, мой Боже, Боже!

Так продолжалось несколько вечеров. То ли безответная страсть, то ли изощренное издевательство. Я так и не вычислил, кто это был. Да и не вникал, благодарный.

Только у ущербных мужчин «все женщины одинаковы». Мои всегда были самыми лучшими. Даже среди худших.

Не важно, сколько у тебя друзей. Важно, сколько их окажется, если проиграешь. И сколько останется, если выиграешь.

Омнибус, двухэтажный лондонский автобус, красный, скорее, от растерянности, чем от злости, протяжно загудел и почти уткнулся мне в спину. Глупо попадать под колеса по собственной неосторожности. Особенно после всего, что уже было, и тем более -будет. Но я действительно шагнул с тротуара на узкую дорогу, забыв о непривычном левостороннем движении и посмотрев назад, влево. Мне было не до дороги. И не до уютного английского лета на Оксфорд-стрит, которая вскоре станет почти родной улицей. Но потом, через несколько месяцев. А тогда я шел, обалдевший, сначала от интервью на «Би-Би-Си», а потом – оглушенный окончательно от синенького томика «Нового мира», купленного в книжном магазине по пути, вдруг ставшем в никуда.