Ступников Юрьевич - Всё к лучшему

В сарае напротив, тоже пустом, разве что с инструментами и лопатой, я поставил добытые четыре канистры бензина на дорогу, и в последние пару ночей не стал его закрывать, оставив приоткрытую щель. Даже и не помню, почему.

В тот день я взял купе на поезд Донецк-Минск для двух младших, жены и грудничка, нескольких дней от рождения. Затем забрал их прямо из родильного дома и отвез на вокзал. Завтра к обеду они будут в Беларуси, а я вместе со старшей на машине покрою почти две тысячи километров и встречу их в Минске. Канистры с бензином пошли в багажник, заднее сиденье сполна загрузилось радио- и видеоаппаратурой, я попрощался с домом – и мы рванули в ночь, через всю Украину, к Киеву – и на север.

Когда мы въехали в гомельские леса, было уже вовсю утро, и я, похоже, укладывался в график. Мы начинали полностью новую жизнь – одни, опять с ничего, с нуля. Война…

Но тут произошло то, с чем мне очень многие непростые жизненные обстоятельства и сегодня сравнить трудно. Бензин снова пошел к половине бака. И я, остановившись в лесу, вытащил из багажника последнюю полную канистру. Дочка, уставшая за дорогу, радовалась, что скоро она увидит всех своих вместе, в другом городе и даже в другой стране. Для детей все это было приключением. И хорошо.

Мы тронулись, но неожиданно машина зачихала и встала. Не хватало только на пустой трассе с дорогими вещами и всеми семейными деньгами в кармане встать с поломкой. Но мне снова повезло. Первый же грузовой трейлер остановился. Водитель, посмотрев на меня и на ребенка, деловито полез в мотор. Повозившись, он выглядел не менее растерянно, чем я.

– Послушай, парень, садись в машину, возьмем трос, и я дотащу тебя до Минска, сам туда еду. Но у тебя хлопот не оберешься. Надо будет промывать всю систему заново. Сахар тебе сыпанули в бензин, вот такие дела…

Как же так… С соседями не ссорились, не подсиживали – наоборот. Забрали дом, сбережения, мать, забрали подчистую, что было нажито родными. Забрали новый, только что отстроенный кирпичный гараж во дворе. Все- кроме детей. И надо же, залезть втихаря в сарай и сыпануть сахар в канистру? А если бы она попалась мне раньше, глубокой ночью, в украинской степи…

Что-то хрустнуло внутри.

Я сел на сидение и, наверное, впервые за все эти месяцы заплакал.

А как среди них можно было выжить во время настоящей войны?

Надо же было умыться с утра, чтобы жить дальше.

Ключевое слово – «жить»…

Полицейские машины с мигалкой подсекли их, когда они почти выехали из Голландии. Юра сидел в своей ново-старой, только что купленной «Мазде». Он был счастлив, как когда-то, перед свадьбой. Потом все быстро закончилось. Вот так и сейчас.

Его товарищ, большой и молчаливый, в своей машине позади проматывал кассету с блатными песнями, которые уже проникновенно назывались шансоном.

Минуту назад им было хорошо. И вдруг все стало плохо. Прямо как на Родине.

– А может, я в Украине? – даже подумал Юра, когда его рывком, но аккуратно, выдернули из-за руля.

Больше всего его напугало, что полицейские не просто их остановили или проверили документы, а сразу, с налета, повернули лицом к салону, уперли в него руками и затем надели наручники…

Раньше Юра был преуспевающим украинским журналистом, в спорте, без политики. Затем грянула перестройка, и все пошло кувырком. Работа полетела, выбора почти не было, и он, как многие тогда, занялся мелким бизнесом: купи- перепродай. Дело пошло, и он на время оставил профессию. Даже и не хотел.

Но хотел красивую иностранную машину. Подержанную, как женщина, знающая толк в мужчинах. И надежную – как она же. После очередного разочарования и внеочередного дня рождения, ближе к полтиннику. Это их успокаивает.

Юра поехал за своей мечтой в Европу, чтобы выбрать, пощупать и платить за товар самому. За компанию взял с собой знакомого спортсмена, борца, из «бригады» бывших милиционеров, которые «крышевали» его бизнес. А в багажник на всякий случай, поскольку время на дорогах было смутное, положил муляж автомата Калашникова. Все как у людей.

Визу они оформили в Германию и вполне благополучно добрались туда. Остановились у знакомых евреев со статусом беженцев от возможных погромов и политических преследований. Это заявление ничего не стоило, но хорошо оплачивалось. Можно существовать, не работая. А работая, еще и жить.

И вдруг кто-то из знакомых посоветовал Юре сорваться рядом – в Голландию. Тем более, что границ как таковых в Европе почти не было – формальные блокпосты для случайной проверки. Да и то далеко не везде. А выбор старых машин не хуже, а покупателей поменьше.

В Голландии он наконец увидел то, что хотел и о чем мечтал: не совсем новую, но красивую и, главное, богатую на вид «Мазду». С кожаным салоном и наворотами. Юра выдохнул и заплатил.

Почти у Германии на обратном пути их и перехватили.

– Русская мафия? – спросил полицейский, когда их привезли в участок, и Юре это польстило. Но только на минуту. Он понял, что ему грозит неизвестный срок: и за нарушение границы, и за незаконную потому покупку, и за наличную оплату, и…

Переводчика не было, и Юра словом и жестами пытался объяснить, что это совсем не так.

– Я журналист, а не бандит, – наглядно бил он себя в грудь.

– Бандит, бандит, – повторял за ним полицейский и понимающе кивал головой. Нерусский – что взять.

Поздно вечером его запихнули в камеру. Отдельную, как номер в небогатой гостинице.

– Сэкономил на ночевке, – влез я в его рассказ. И осекся на взгляд. Оказалось, к своим тогда пятидесяти годам для Юры это был первый опыт в камере. Словно мы с ним одновременно жили на разных планетах.

Сначала у него был шок от того, что вдоль стены тянулись двухъярусные бетонные нары с ямой для постели.

– Как на кладбище, – вздохнул Юра с обидой. – В гробу я видел эту Европу.

В углу, у окошка, тоже была какая-то короткая стенка.

– Для дизайна, – подумал он.

Вскоре полицейский принес ему самый настоящий матрац, одеяло, подушку и одноразовые бумажные простыню и наволочку. И еще – чаю.

Он успокоился и почти сразу заснул, уставший от неожиданных впечатлений заграничной жизни.

Но вскоре подскочил. Живот крутило. Сильно хотелось «по-большому» и еще жить.

Такое бывает у каждого. Только «по-большому» каждый божий день. А жить – когда приспичит.

Юра посмотрел и не увидел в камере ничего подходящего.

«Наверное, выводят в коридор», – подумал он с обидой. Мучаясь и чертыхаясь, лихорадочно разорвал простыню и с облегчением подумал, что «у нас» таких изощренных издевательств, при всем при том, нет. Сгодилась и наволочка. Освободился быстро.

Завернув затем все свое, уже ненужное, в простыню, он потащил узел в угол камеры. И тут увидел, что за короткой стенкой издевательски стоит чистенький никелированный унитаз. И даже рулон с мягкой, словно в насмешку, розовой бумаги.