Ступников Юрьевич - Всё к лучшему

– В чем дело?

– Я сказал, иди сюда… Вы снимали блокпост, – он даже не приподнялся. – У вас будут неприятности. Дайте-ка ваши израильские удостоверения и покажите, что вы снимали…

Это была неправда. Но до спутника оставалось менее часа.

Они заставили включить камеру и не спеша просмотрели последние пару минут Рамаллы, потом еще раз, развлекаясь незнакомой игрушкой и властью выданной им формы.

– Ждите…

И отвернулись, словно забыв о нас напрочь.

– Стоим, как два поца, – я занервничал по-настоящему. Пятнадцатиминутный канал по спутнику стоил компании более шестисот долларов. И работа срывалась. Бездарно, как глаза недоумка, который на наше несчастье не захотел откосить от армии.

– Да? – пропел оператор.

– Кэн,- передразил я, и мы засмеялись.

И оба знали, почему.

– Ваши журналистские удостоверения, – наконец через губу тот же солдат отдал нам «корочки».

– А удостоверения личности?

– Какие?

– Как какие? Наши внутренние паспорта. Ты же их брал…

– Я вам их отдал, смотрите у себя, – он почти смеялся нам в лицо.

Еще пара ребят, смуглых, из восточных евреев, откровенно ржали рядом.

Нас явно и унизительно воспитывали, чтоб неповадно было ездить и снимать палестинцев.

К телецентру машина подскочила за четыре минуты до спутника. Подключив к камере выносной микрофон, я начитал текст в салоне, и мы рванули в аппаратную…

– У тебя получился двухминутный сюжет, – сказали из Москвы. – Мы можем дать в эфир только минуту сорок.

– Что сегодня делал папа? – спросила жена, когда я, уже вечером, ввалился домой и с ходу прильнул к холодильнику.

– Снимал праздник города. Массовки там, девки гламурные, марокканская экзотика с танцами. Все, как у людей.

– Везет же некоторым, – хмыкнула жена. – Оттянулся…

Иногда мне кажется, что происходящее случается не со мной.

Наверное, человек, умирая, думает: «Неужели это все? А ведь ничего еще и не было…».

При случае обязательно проверю.

Позвонили из канцелярии премьер-министра Израиля.

– Саша, Шарон хочет дать тебе интервью о «Дельфинариуме». Он считает, что обязан донести свое мнение до русских репатриантов.

Этот день, 1 июня, но 2001 года, я запомнил навсегда.

И потому что это была трагедия. И поскольку сделал больше, чем можно было сделать. И, наконец, почти полный провал этой, во всех отношениях, успешной работы.

Так бывает только с русскими и «русскими».

Накануне, с пятницы на субботу, после полуночи, в ночь на первое июня, звонок от старшей дочери из Тель-Авива застал меня на берегу моря, где мы доедали шашлыки по случаю предстоящего выходного. Обычная в Израиле история.

– Ты только не волнуйся, – сказала дочь. – Со мной все в порядке.

– А я и не волнуюсь…

Но взрыв в «Дельфинариуме» на русской дискотеке у моря между Тель-Авивом и Яффо уже прогремел.

В Израиле, как во всем нормальном мире, буквально через десять-пятнадцать минут после трагических событий начинают идти прямые трансляции по всем каналам, а люди срочно звонят друг другу: «Где ты? Как ты?».

На многих дискотеках страны, куда приходят подростки и молодежь, было правило: после полуночи, когда, собственно, и начинались «скачки», девочек пускали бесплатно. В тот вечер в очереди на вход «Дельфинариума» они в основном и стояли.

Террорист-смертник, встав вместе с ними, взорвал себя.

Погиб 21 подросток, из них 19 – русские. Несколько десятков были ранены, в том числе и тяжело. Самому младшему погибшему было 14 лет.

Впервые арабские террористы откровенно организовали убийство именно детей репатриантов.

Оператора за полночь на связи не оказалось. Спал. Я поехал на место теракта, но без камеры полиция никого близко не подпускала. Работали саперы и специалисты.

Телефон в ту ночь я смог отложить только на несколько часов, до утра…

К началу десятого того же дня мы с оператором уже были у здания Министерства обороны, где группа спонтанных демонстрантов с плакатами требовала решительных мер против палестинцев. Записали.

Потом, по наводке, рванули в школу, русскую школу, откуда, как оказалось, было большинство погибших подростков. Записали «с колес» учеников и учителей.

После полудня мне сообщили, что толпа осадила центральную мечеть, расположенную почти напротив «Дельфинариума». Бросили машину «под штраф» и ахнули.

В основном марокканские мужики, из восточных евреев, обложили мечеть и забрасывали ее камнями. Полиция предотвратила штурм и самосуд, предупредила о последствиях и стояла несколько в стороне и у входа.

Арабы забаррикодировались в мечети, и оттуда во все стороны тоже летели булыжники.

Мы сунулись поближе снять, как бросают камни – и те, и эти. Я всегда в таких случаях держусь позади оператора. Чтобы прикрыть его спину и защитить. У него же весь мир в эти секунды – в видоискателе. В горячих ситуациях оператор – главное лицо. То самое, которое не показывают потом, но который делает несколько секунд самой главной работы.

Непонятно, как, но мы оказались в кольце отмороженных парней. В голову не пришло, что в центре страны опасность может исходить от израильтян.

– Ты зачем снимаешь? Наши лица тебе нужны? – начал распаляться один из них.

– На полицию работаешь? – тут же базарно, по-восточному, заорали другие.

Опасность в воздухе даже не зависла – она упала. Резко, как обморок. И как мой оператор. Уже опустивший камеру и стоящий отрешенно, ничего и никого не видя вокруг.

Еще через секунду я увидел, как кто-то издевательски начал лить ему воду из бутылки на голову. В такие минуты уже не думаешь. Просто понимаешь, что в следующеее мгновение начнут топтать, если не хуже…

Я резко схватил его за руку. Ту, что с камерой. И, отрывысто закричав матом по-русски, начал выдавливать из толпы. Напором. Только что орущие парни, прислушиваясь, расступились.

Всего пять-семь метров и все. Другой мир. На нас косились в спину. Но то – в спину.

С другой стороны мечети толпы не было, но летели камни. Недолет, перелет, слева, справа. Прямо как при столкновениях израильской полиции с палестинцами.

– Записывай, – я встал спиной к мечети, стараясь не думать о затылке. – Мы находимся…

– Не получилось. Камера дрогнула, боюсь…- в конце сказал оператор.

– И я боюсь. Ну и что? Давай по новой…

Мы вернулись в офис, чтобы сбросить кассеты и охладиться. Тут-то и застал меня звонок от премьера. Договорились об интервью в Иерусалиме, в его резиденции, назавтра днем.

– Из русских только вам, – сказали от Шарона. – Премьер хорошо к вам относится…

В Москве пояснили, что на понедельник в зарубежном вещании дадут для этого десять минут.