Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)

После подъема «Курска» и визуального изучения повреждений легкого корпуса версия столкновения снова вышла на первый план. О том, что она наиболее вероятна, сообщил во всеуслышание человек, на которого в большей степени, чем на других членов Комиссии, был наложен обет молчания, начальник Экспедиции Особого Назначения Герой России вице-адмирал Михаил Моцак:

— Была зафиксирована масса косвенных признаков наличия в непосредственной близости от аварийного «Курска» второго подводного объекта, также, возможно, аварийного. «Петр Великий» зафиксировал этот объект гидроакустическими средствами. Это было зафиксировано визуально людьми, которые пытались вытащить из воды аварийные буи…

— Иностранные?

— Ну, аварийная раскраска практически у всех одинакова, а наш буй до сих пор находится на корпусе «Курска».

— Почему найденный буй не был поднят? Ведь он мог бы являться доказательством столкновения.

— Буй удерживался кабель-тросом на глубине трех метров. Фактически он как бы висел на якоре. Этим якорем могло быть что угодно.

— В том числе другая подводная лодка?

— Да. И когда офицер попытался подцепить буй багром, у него это не получилось. К сожалению, дальнейшие обстоятельства привели к потери буя из-за ухудшения погоды. К вечеру 13 августа наши летчики на расстоянии примерно 18 миль к северо-западу от «Курска» зафиксировали всплывавшие топливные пузыри. Потом противолодочные самолеты обнаружили уходящую из Баренцева моря подводную лодку. Такой же вылет был сделан на следующие сутки, чтобы подтвердить местонахождение этой подлодки, и по всем каналам сигнал наших гидроакустических буев был прицельно подавлен системой подавления «друзей» из НАТО.

— Почему же обнаруженный «подводный объект» был потерян — причем такими кораблями, как «Петр Великий», «Адмирал Чабаненко», которые специально предназначены для поиска подводных лодок?

— Я, как начальник штаба флота, признаю, что это упущение. «Петр Великий», когда обнаружил затонувшую подводную лодку и зафиксировал при этом второй подводный объект, своей главной задачей считал наведение в кратчайшие сроки на «Курск» сил спасения. Может быть, это было неправильно. В этой ситуации надо было выполнять и задачу спасения, и задачу выявления истинной причины катастрофы. Наша главная задача была доставить к месту катастрофы корабль — носитель спускаемых аппаратов и суметь состыковать спускаемые аппараты с людьми в лодке, которые стучали.

— Кстати, звучали заявления, что это были технические стуки.

— Здесь ситуация была сложная. При исходном обнаружении мы зафиксировали два источника стуков: технические и ручные. Технические через некоторое время пропали, да так и не стучат наши станции. А по поводу ручных мое личное мнение, что, может быть, двадцать три человека в девятом отсеке и погибли через восемь часов после катастрофы, уже тогда, когда отсек был затоплен. А в 5-м и в 5-бис отсеках могли и дальше оставаться живые моряки, которые продолжали стучать. И последние стуки мы слышали в 11.00 14 августа.

Это интервью, опубликованное в газете «Известия» 17 ноября 2001 года, вынужден был прокомментировать вице-премьер Илья Клебанов:

— Прямых доказательств столкновения у нас нет, — заявил глава Правительственной комиссии. — Косвенных доказательств — достаточно много. Станут ли они моментом истины, покажет время… Я лично опрашивал дежурные команды крейсера «Петр Великий», которые видели в море аварийный буй. Они подтвердили, что на месте трагедии было обнаружено масляное пятно. По моей просьбе матросы и офицеры сделали рисунки увиденного, которые вошли в материалы следствия.

«Масляному пятну», всплывшему на месте трагедии, даже как косвенному доказательству, грош цена. О нем, без результатов анализа этого масла — чье оно: российское или иностранное — и упоминать бы не стоило. После таких повреждений, какие получил «Курск», нет ничего удивительного, что на месте трагедии возникло масляное пятно. А вот буй — дело серьезное. Это визитная карточка любой субмарины. Родной буй «Курска» остался на его корме рядом со злосчастным аварийным люком.

Я не раз встречался с командирами наших подводных лодок, переживших подводные столкновения с американскими субмаринами. Один из них — командир ракетного атомного подводного крейсера стратегического назначения К-407 («Новомосковск») капитан 1-го ранга Андрей Булгаков живет в Обнинске. Вот что он рассказал:

— Это случилось за три дня до возвращения с боевой службы. Примерно в том районе, где погиб «Курск». Ходили мы в Северную Атлантику, потом выполняли задачи в Баренцевом море и наконец получили «добро» на возвращение домой.

20 марта 1993 года в 6 утра я сдал командирскую вахту старпому Юрченко и залег в своей каюте. За минуту до столкновения проснулся от неизъяснимого чувства тревоги. Всегда поднимаюсь легко и бодро, а тут — тягостно… Вдруг толчок и довольно сильный. Тренькнул «Колокол» (ревун) и сразу же стих. Гаснет свет — и тут же загорается аварийное освещение. Это перегорели «преды» от сильной встряски корпуса.

Вскакиваю и мчусь в центральный пост, одеваясь на бегу. Краем глаза замечаю, что впереди меня несутся на боевые посты люди, но все как в замедленной киносъемке. Кажется, что они движутся мучительно медленно. Быстрее! Быстрее!!

Врываюсь в центральный пост и отталкиваю двоих рослых и тяжелых офицеров — разлетаются, как пушинки. Вижу и слышу, как старший инженер-механик Игорь Пантелеев отдает четкие распоряжения:

— Боцман, одерживай дифферент! Держать глубину!

Все правильно — я не вмешиваюсь.

Смотрю на глубиномер — 74 метра. Первая мысль: столкнулись с лодкой. На такой глубине айсберги не растут.

За два дня до того получил радиограмму о том, что американская АПЛ ведет слежение за российской подводной лодкой. За нами…

А гидрология — самая мутная… Потом, после столкновения прилетел наш ИЛ-38, поставил батитермографические буи. Взял гидрологию. Эксперты установили: при таких гидрологических характеристиках я мог услышать «американца» за 2–3 кабельтова, он меня — за 7-10. Однако гидрология уравняла всех.

Даю команду:

— Осмотреться в отсеках!

Докладывают: в аккумуляторной яме разбиты два плафона. В одной из обмоток размагничивающего устройства сопротивление изоляции «ноль». Сгорели предохранители ревунной системы и предположительно повреждена носовая цистерна главного балласта. Вот и все наши потери.

Тем временем К-407 выполняет маневр прослушивания кормового сектора. Акустик докладывает, что слышит уходящую подлодку. Тут уж я скрываться не стал: врубил активный тракт и измерил параметры уходящей АПЛ — скорость 16–18 узлов. Перевел ее за корму — всплыл. Передал радио. Дал команду боцману — отпереть дверь ограждения рубки. Вышли на носовую надстройку, осмотрели корпус. Огромная вмятина была измазана своеобразной пастой. Я знал, что американские подлодки покрывают нижнюю часть своего корпуса специальной противообрастающей пастой для улучшения гидродинамики. Понял четко — лодка американская. Приказал радисту выйти на международные частоты в эфир и запросить неизвестную ПЛА, не нуждается ли она в помощи?