Иван Басаргин - Дикие пчелы

Макар говорил и говорил, время шло быстро, работа спорилась.

– Кто отвадил тигра от Ивайловки? Не буду хвастать – мы. Ить там тоже сейчас охотников прорва, но все перед тигром-то струсили…

Макар обработал последнюю шкурку уже к ночи, дунул на свечу и лег спать. Утром собрал свою добычу и отнес все это Хомину. Тот собрался ехать в Спасск, чтобы продать Макарову добычу. Макар ему наказывал:

– Себе что хошь бери на вырученные деньги, ты им хозяин. Мне же купи мешок конфет, ящик берданочных патронов, белого сатину на белье и голубого на рубаху, яловые сапоги на лето, чтобы ноги не мочить, плисовые штаны. Все это будет тебе стоить три десятки. Выполни в точности. Без нужды не просил бы.

– На кой тебе конфет-то мешок?

– Для дела. Пришел я, к примеру, в деревню. Ко мне дети, я им гостинец. Дед Макар для них живет. Своих нет, так хошь на чужих насмотрюсь. Да смотри, еще раз упреждаю, по всей строгости выполни мой наказ. Понял ли?

– Понял. Выполню, – уныло уронил Евтих.

– Да за пушнину торгуйся, будто все сам добыл, сам в тайге потел, а не кто-то другой. Валяй…

Хомин уехал. Через две недели вернулся. Пять коней тянули молотилку на широких санях. Конный привод к ней. Следом шли четыре коровы, десяток овец. Хомин возвращался сказочно богатым. Молотилки на деревне ни у кого не было. У сельчан рты набок повело от зависти. Был в то время Макар в Ивайловке, и даже он тихо ахнул. Евтих подбежал к Макару, радостно обнял его, расцеловал. Загремел густым басом:

– Живем, Макар Сидорыч! Вот, понакупил тягла, машину, коров и овец. Живем! Молотилка даст преогромный барыш. Люди пойдут ко мне молотить? Пойдут. За обмолот – четверть. Хорошо? Хорошо!

Макар грустно улыбнулся, спросил:

– А мне купил, что я наказал?

– Ты уж прости, Макар, все вышло тютелька в тютельку. Копейки не осталось.

– Мог не покупать одну корову, а меня не забыть.

– Ну как же, все ить симменталки, разве упустишь, да и последние были, а народ рвет из рук этих коров.

– Ну пару овец бы недокупил.

– Больно уж овцы хороши.

– Недобрал бы коней, – уже в сердцах заговорил Макар.

– Жаль, что ни конь, то паровоз. Ты уж прости, второй раз закуплю, что закажешь.

Макар молча повернулся и побрел на пасеку, Хомин пришел к нему вечером. Шагнул в домик и тут же попятился. На него в упор смотрел пес. Евтих узнал его, сжался. Макар заметил оторопь Хомина, забеспокоился, спросил:

– Може, знаешь, кто его хозяин? – пытливо посмотрел в глаза мужику.

– Дык ить это же… – заикаясь заговорил Евтих, но тут же прикусил язык, прикинул в уме, что пес может сослужить хорошую службу Макару, а Макар ему. – Нет, обознался. Не знаю хозяина собаки. Мало ли их черных бродят в деревнях. Дворняга чья-то.

Сели за стол. Выпили по кружке медовухи, которую лучше Макара никто не варил. Тут и настой лечебных трав, тут мед липовый, перга.

– Ты уж прости меня, Макар Сидорыч, ей-бо, забыл я о тебе. Закрутился.

– Видно, забыл, чьими шкурками торгуешь? Я же просил все сполнить в точности. Вот патронов берданочных осталось чутка, а как медведь навалится, чем буду отбиваться? Могу сгинуть.

– Я снова поеду в Спасск, видел там Безродного, богатея из Божьего Поля, просил меня еще раз сходить с ним в извоз. Спешит домой. Набрал товаров и разного добра столько, что на сорока подводах не увезти. Вот и схожу к нему и тебе все закуплю. Ить мимо буду ехать. А коль есть шкурки-то, ты давай их мне, там продам.

– Шкурки есть, но я их оставлю себе, – ровно проговорил Булавин. – Ты забыл, видно, что дело ведешь с таежником, а нашего брата раз обмани, второй раз не поверит. Ить снова забудешь обо мне, сам схожу в город.

Засосало у Евтиха под ложечкой, понял, что пересолил. И верно, таежники народ жестокий – обманщика больше к себе не возьмут. Вышел из домика, пытался успокоить себя, что, мол, теперь он может и без Макара обойтись. Однако не хотелось терять такого помощника.

Задумался Макар, долго мял мякиш хлеба в пальцах, хмурил кустистые брови. Заговорил с Бураном:

– Вот так-то, дружище, Хомин на глазах меняется, как змея выползает из старой кожи. А ить раньше готов был выполнить любой наказ, когда ездил в первые раза, даже иголок не забывал купить.

Замолчал Макар. Задумался, он по глазам понял, что Евтих знает, чья собака. Забеспокоился. Сходил в Ивайловку, расспросил всех охотников, не терялась ли у кого собака. Хозяина не нашлось. Сходил даже в Каменку, хотя дал себе слово, что туда не ступит ногой. Встретил Степана Бережнова и спросил:

– Ты, Степан Алексеевич, не знаешь, не терял ли кто в тайге собаки? Приблудился ко мне пес, так, собачонка никудышная, плевая, но ить чья-то она есть, – чуть схитрил Макар.

Знал он Степана и его братию: может тут же предъявить права на собаку, и вся деревня подтвердит, что была у Степана такая собака, купил недавно, убежала. Не открестишься.

– Какая масть? – хмуро бросил Степан.

– Черная, как дьявол черная, ни одного белого пятнышка. Смоль смолью.

– Нет, таких у нас не бывало. Никудышных не держим. А ты все такой же, не умеешь скрывать чужого. Жил бы по-таежному: нашел – молчи, потерял – молчи.

– Душа не приемлет.

– А остался ли бог-то в душе?

– Похоже, отвергла она его.

– Уходи, анчихрист, глаза мои не могут на тебя глядеть.

Макар побывал в дальних деревнях, хотел найти хозяина собаки. А больше убедиться, что его нет. Тем более, какой же человек позарится на никудышную собаку. Успокоился старик. Погиб, видно, охотник в тайге. Так порешил Макар.

Каменцы зашумели и загомонили. Такое случилось впервые – ивайловцы вызвали их на кулачный бой. Ходил слушок, что на такое их подбил Алексей Сонин. И будто он будет биться на стороне ивайловцев. Пытали Алексея, но он отбоярился шутками.

И вот пришла шумная и разухабистая масленица. Утрами еще падали сильные морозы. Туман висел над Уссуркой. Прибрежные кусты в росписи инея. Но под ногами уже хрустит весенний ледок. От этого радость и сила. Можно и бой принять. Охотники вышли из тайги.

Сошлись бойцы на берегу. Разминаются. А тут уже парнишки вылетели на лед и начали квасить друг другу носы. Пошло дело. Трещат зипунишки, хряскают кулачонки по скулам. Звонкий крик повис над рекой:

– Васька, под дых его, под дых!

– Лешка, бей в харю, подножку не моги. Вот так!

– Навались, навались, наша берет! – уже орут мужики косоротясь. Натягивают поплотнее рукавицы. – Семка, варнак, ты пошто же лежачего бьешь? Окстись! Назад! Коваль, ты гля, ить и твой нашего лежачего валтузит. Это ить неправедно. Становись, мужики, пошли войной.

– Плечо к плечу и с богом, почали! – подал команду Степан Бережнов.

– Погоди, доглядчиков надо поставить. От наших – Петра, Журавушку. Петр могет кулаком убить человека, а Журавушка не боец. С их стороны – Евтиха Хомина; тоже может уторкать кого-никого; Шишканова – он самый праведный, чтобы кто не заложил в кулак камень аль кистень, – остановил бойцов Алексей Сонин. – У вас большие права, доглядчики, – обратился он к подошедшим парням и мужикам. – Ежли приметите у кого неправедность, то тут же бейте смертным боем. Вняли?