Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

Но вот на печи раздалось громкое позевывание, затем что-то зашевелилось и вслед за этим раздался голос бабы:

— А что, Кылына, тут ты? Что это, поснули все, что ли?

Молодица, к которой относились эти слова, вздрогнула и затем ответила:

— Тут, бабо, тут.

— А девчата?

— И девчата тут; прядут.

— Ох, Господи, «тыша»-то какая. Я уж думала, поснули все. — Баба громко зевнула и затем прибавила. — А что, наших ярмарчан «не чутно» еще?

— Нет, не слышно что-то.

На печи послышался громкий зевок.

— Что это как они долго заярмарковались? А тут сон такой налегает. Ох, ох, ох! Прости, Господи, наши прегрешения.

И опять на печи послышалось громкое позевывание, затем какое-то кряхтение и вслед за этим по хате снова разнесся тихий храп.

Молодица встала, вынула догоревшие лучины, вставила новые и села на свое прежнее место. И снова в хате водворилась ничем не прерываемая тишина.

Но вот двери распахнулись и в пекарню вбежала, постукивая «чоботамы», молодая наймычка; она подбежала к Орысе, нагнулась к ее уху и шепнула ей несколько слов.

От этих слов Орыся вся вспыхнула до ушей, вскочила с места, набросила на себя «байбарак», шелковую «хустку» и выбежала вслед за наймычкой.

— Где? — спросила она в сенях.

— В саду, возле плетня, — отвечала наймычка.

Орыся распахнула двери и выскочила в сад. На дворе стояла уже холодная, лунная ночь. Чоботки Орыси глухо застучали по твердой, промерзшей земле. Повернувши влево, она пустилась было бежать напрямик к плетню, как вдруг ее ухватили за талию чьи-то крепкие руки и вслед за этим на губах девушки отпечатлелся звонкий поцелуй.

— Ой! — вскрикнула Орыся, впрочем, не очень громко, с улыбкой поворачиваясь к Остапу, который крепко держал ее из-за спины. — Напугал как!

— Тебя и напугаешь! Такая! — отвечал Остап, прижимая ее к себе и еще крепче целуя ее в губы.

Несколько минут в саду слышался только звук горячих поцелуев.

Наконец Орыся сделала такое движение, будто бы она хотела вырваться из объятий казака, и произнесла, стараясь придать своему голосу недовольный тон.

— Да ну тебя к Богу! Платок чуть с головы не сорвал. Где был все время?

— А что, крепко соскучилась?

— Как же! — поджала губы Орыся. — А только Филипповка близко.

— Так что же?

— Замуж отдают, люди случаются.

— Какие такие люди? — произнес с тревогой в голосе Остап.

— Хорошие, богатые и значные.

— Так ты?.. — Остап не договорил и, повернувши к себе Орысю, взглянул ей пристально в глаза.

Орыся выдержала его взгляд и отвечала небрежным тоном:

— А что ж мне, в «чернычкы», что ли, «пошытыся» из-за тебя?

Но игривая, непослушная улыбка выдала ее.

— Эй брешешь же ты, дивко, брешешь! — вскрикнул Остап, восторженно прижимая ее к груди, и продолжал страстным шепотом: — Да я б тебя и из-под венца вырвал, да я бы всякому, кто бы только «наважывся», и руки бы и ноги переломал!

— Ха-ха-ха! — рассмеялась звонко Орыся, — так-то ты кохаешь?

— А вот увидишь!

— Ну, тогда было бы поздно смотреть! А вот что я тебе скажу, Остапе, уезжаешь ты, кто тебя знает куда, так если бы на моем месте была другая дивчина, то может быть застал бы ее уже и в очипке, только я сказала твердо батьку: ни за кого другого, как за Остапа, не пойду, — если не за него, так и ни за кого, а будете меня «сылувать» — убегу, вот и все!

— Любая ты моя! Казачка моя! — произнес с чувством казак, на этот раз прижимая уже так сильно к себе девушку, что платок действительно скатился с ее головы, но строгая Орыся ничего не возразила по этому поводу. — А вот если бы знала, зачем я ездил, так и не сердилась бы на меня, — продолжал он. — Не придется тебе теперь убегать. Отдаст тебя батько за меня!

— Ой, нет, Остапе! Ни за что!

— А я тебе говорю, что отдаст, — сотничихой будешь.

— Как так?

— А так, что уже записался в их реестр.

— Боже мой! — всплеснула радостно руками Орыся, — ты не дуришь меня?

— Разумный я был бы тебя дурить! Говорю тебе, уже поступил в надворную команду к гетману Дорошенко.

— К Дорошенко? Да как же это случилось?

— А вот как, голубка! — с этими словами Остап обнял девушку и рассказал, как в корчму к ним приезжал посол гетмана Дорошенко, как он зазывал всех поскорее готовится к восстанию, потому что гетман Дорошенко прибудет скоро с несметными войсками на левую сторону; как посол предложил всем, кто хочет, записываться в реестры гетманских казаков, и его, Остапа, пригласил в надворную команду Дорошенко, которой он сам был ротмистром. Затем Остап объяснил Орысе, что он отсутствовал так долго потому, что по поручению посла развозил зазывные гетманские листы в соседние деревни.

Рассказ Остапа привел в восторг Орысю; однако вскоре радость ее была нарушена воспоминанием о том, что ведь Остап должен будет уехать немедленно с послом на правый берег.

— Так это ты уезжать от нас собираешься? — произнесла она, смотря в сторону.

— Собираюсь, и не один, — отвечал с улыбкой Остап.

— С кем же это?

— С молодой жинкой! — произнес тихо казак, привлекая к себе Орысю.

Орыся вся вспыхнула.

— Да как же это, так «швыдко»? — произнесла она смущенно, опуская глаза.

— А чего и же ждать? Вот вернется посол, так мы сейчас с ним к батьку и «ударымося». Гарбуза не поднесешь? [35] В Малороссии есть такой обычай, если невеста не принимает предложения, то она выносит жениху вместо «хусткы» — «гарбуз» — тыкву.

Ответом на этот вопрос был звонкий поцелуй.

Долго еще стояла под деревом счастливая молодая пара, наконец Орыся опомнилась.

— Ой, Господи! Так, может, батько уже вернулся с ярмарки, хватится меня! — вскрикнула она испуганно.

— Ну, теперь уже не страшно, — ответил Остап, целуя ее.

— Эй! Не кажи, знаешь, «гоп», пока не перескочишь! Да пусти же! Пусти, вот пристал, словно муха к меду! — смеялась она звонко, стараясь освободиться из объятий Остапа и, наконец, оттолкнувши его, произнесла полусердито, подымая с полу платок:

— Ишь, платок весь чоботами потоптал.

— Ничего! Кораблик куплю!

— Подождешь еще! — Орыся встряхнула платок и, покрывши им голову, хотела было уже попрощаться с Остапом, как вдруг вспомнила о Галине.

— Стой, Остапе, а ты не слыхал там среди казаков, не выступали ли «остатнимы часамы» запорожцы в какой-нибудь поход?

— Нет, теперь там тихо. А тебе это зачем? Может, тоскуешь по ком?

— Да нет, тут дело, — отвечала серьезно Орыся и рассказала ему, как Галина тоскует за тем паном, которого к ним таким чудом занес дикий конь, как этот самый пан уехал на Запорожье, обещал к ней вернуться и вот до сих пор не вернулся.

— Да он, что же, посватался к ней, что ли? — спросил Остап.

— Да кто его разберет! Разве долго обмануть эту «Божу дытыну»? Говорит, что он ей слово казацкое дал вернуться, что обещал любить всю жизнь. А потом говорит опять, что сестрой он ее своей называл, что братом обещался быть. А по-моему, уж если кто сестрой называет, да братом обещается быть, так не жди от его добра!