Михаил Старицкий - Молодость Мазепы

Остановившись за тридцать верст от лагеря Бруховецкого, Дорошенко послал к нему десять сотников, требуя через них, чтобы Бруховецкий добровольно отдал ему свою булаву, бунчук, знамя и всю «армату». Взбешенный Бруховецкий приказал этих сотников заковать в кандалы и отправить для пытки в Гадяч, а сам двинулся со всеми войсками на Дорошенко, стоявшего у Опошни.

Между тем, старшины и казаки, догадавшись наконец, зачем ведет их Бруховецкий на Дорошенко, — заволновались, зашумели.

В войске вспыхнул бунт.

— Мы за гетманство Бруховецкого биться не станем! Мы на Дорошенко не пойдем! — закричали в разных местах.

Бунт, сначала глухой и затаенный, начал охватывать все войско, но Бруховецкий еще не знал ничего об этом.

Весеннее солнце уже близилось к закату, когда Бруховецкий остановился со своими войсками против лагеря Дорошенко. Все было тихо и спокойно в лагере Дорошенко, но лагерь Бруховецкого весь кипел и волновался, как взбаламученное диким ураганом море.

Бруховецкий начал уже догадываться, отчего происходит это волнение, но жажда мести заглушала в нем все соображения.

Вскочивши на коня, он выехал на середину лагеря отдать приказания старшине атаковать немедленно лагерь Дорошенко, но тут-то он увидел, что ничто не могло уже помочь ему удержать за собой гетманство.

При виде гетмана еще скрываемая в казачестве злоба прорвалась наружу; крики, проклятья и угрозы огласили воздух. Старшина обступила Бруховецкого.

— Мы тебя на гетманство выбрали, ждали от тебя доброго, а ты ничего хорошего не учинил, только одно кровопролитие от тебя сталось. Сдавай гетманство! — закричали кругом грозные голоса.

— Сдавай гетманство! Сдавай гетманство! Мы за тебя биться не станем! — подхватила кругом страшная, разъяренная толпа.

Бруховецкий побледнел, холодный пот выступил у него на лбу. Теперь он понял, что в небесах пробил уже его последний час. В ужасе бросился он назад в свой шатер, думая при помощи своей стражи укрыться в нем от народной мести, но здесь перед ним появился посол от гетмана Дорошенко.

— Иди, предатель, — произнес он сурово, — зовет тебя гетман! Окружавшая Бруховецкого наемная стража вздумала было защищать его, но в это время шатер гетманский окружила разъяренная толпа казаков. Раздался крик и страшный треск. В одну минуту весь шатер был разорван на клочки. Ворвавшаяся толпа оттиснула стражу и окружила Бруховецкого страшной стеной.

Мертвенно бледный, с застывшими от ужаса глазами, он сидел неподвижно в кресле; казалось, никакие силы в мире не могли заставить его сделать малейшее движение, но два дюжих сотника грубо подхватили его под руки, и толпа не потащила его, а просто понесла к Дорошенко.

А Дорошенко, окруженный своей старшиной, стоял на высоком кургане. Солнце уже зашло; розовое сияние заливало все небо и широкую степь, покрытую темно-зеленой травой. Двумя громадными четырехугольниками чернели на ней два казацкие лагеря. С высоты кургана Дорошенко видно было, как толпа казаков бросилась на шатер гетманский, как выхватила оттуда Бруховецкого и как потащила его к кургану. Дикие крики и проклятия, раздавшиеся в толпе при виде Бруховецкого, донеслись и до кургана, на котором стоял Дорошенко.

Шум и крики приближающейся толпы росли с каждой минутой, и через четверть часа у подножья холма появились сотники, тащившие под руки Бруховецкого. За ними хотела броситься на холмы и вся толпа, но стоявшие внизу казаки Дорошенко не допустили ее.

Наконец, сотники втащили Бруховецкого на гору и остановились перед Дорошенко; они хотели поставить Бруховецкого на ноги, но лишь только отняли они свои руки, как он пошатнулся и грохнулся бы непременно на землю, если бы они вовремя не подхватили его.

Дорошенко невольно отвернулся; лицо Бруховецкого было страшно. От ужаса он совершенно потерял рассудок, его выпяченные, словно у удавленника, стеклянные глаза смотрели бессмысленно вперед, ничего не видя перед собой; все тело его осунулось, словно мешок, руки висели неподвижно, согнутые ноги тянулись по земле, нижняя губа отвисла; казалось, вместе с разумом в нем умерла и сила мускулов, только по дыханию его можно было заключить, что это был еще живой человек.

— Зачем ты отвечал мне грубо и не хотел добровольно отдать булавы, когда тебя не хочет иметь гетманом все казацкое товариство? — обратился к нему Дорошенко.

Бруховецкий не ответил ни слова; видно было, что до его сознания уже не долетали никакие впечатления мира.

— Возьмите его, отведите к пушкарям и прикажите приковать к пушке, — произнес Дорошенко, отворачиваясь в сторону.

Лицо Бруховецкого не дрогнуло: это слабое наказание не пробудило даже никакой радости в его трусливых стеклянных глазах. Но окружившая холм толпа казаков и черни осталась, видимо, недовольна приказанием Дорошенко. Какой-то неясный, глухой рев пробежал по всем чернеющим рядам, и толпа заволновалась.

Сотники стащили Бруховецкого с кургана и повели сквозь толпу, чтобы пробраться к выстроенным впереди лагеря пушкам. С громкими недоброжелательными криками толпа расступилась перед ними, но лишь только они достигли середины ее, как со всех сторон их окружила чернь и казаки, так что двинуться вперед не было никакой возможности; дикие, исступленные лица толпы не предвещали ничего хорошего. Провожавшие Дорошенко казаки попробовали было протиснуться вперед, но толпа сдавила их со всех сторон. «Смерть Иуде! Смерть изменнику!» — раздался кругом страшный вопль.

Этот ужасный крик, казалось, долетел и до сознания Бруховецкого, проблеск какой-то мысли мелькнул в его остановившихся глазах, — в ужасе отшатнулся он назад и, споткнувшись, упал на землю.

Роковое движение его послужило как бы сигналом для исступленной толпы. При виде лежащего на земле ненавистного гетмана все было забыто: как стая борзых на загнанного зайца, так ринулись все на Бруховецкого. Напрасно казаки, окружавшие его, старались оттиснуть толпу: в одно мгновение толпа отбросила их, смяла и едва не раздавила в своем стремительном движении. Как вода стремится с шумом со всех сторон в воронку, так хлынули со всех сторон казаки и чернь с поднятыми ружьями, дубинами, дрекольями и камнями к тому месту, где упал Бруховецкий.

Началась ужасная, зверская расправа…

Этот дикий рев, потрясший всю толпу, услышали и на кургане.

— Они разорвут его на «шматкы»! Пане Мазепа, бери казаков, скачи, отбей его! — вскрикнул Дорошенко в ужасе, смотря в ту сторону, куда летела с дикими криками вся чернь.

Мазепа пришпорил коня и, окруженный несколькими десятками надворной гетманской команды, понесся прямо в толпу. Но прошло немало времени, пока ему удалось прорваться сквозь эту кипящую, исступленную массу людей, когда же он достиг, наконец, того места, где упал Бруховецкий, — глазам его предстало ужасное зрелище.